Великая Н.Н.
Определение новых границ России с Ираном и Турцией в XVIII в. привело к появлению на юге страны новых пограничных линий, крепостей и войск. Кавказская линия стала полосой «противоречивого соседства империи с горскими народами — соседства, насыщенного хозяйственными связями, первым опытом администрирования и военного противостояния». Последнее достаточно подробно описано как в дореволюционных, так и в современных изданиях. Преодолеть односторонние подходы в освещения российского присутствия на Кавказе призвана разрабатываемая под руководством проф. В.Б. Виноградова теории «российскости», обращающая главное внимание на процессы взаимодействия и взаимовоздействия сторон.
Цель данной публикации — обозначить основные направления заимствований, изменений, которые происходили в Кавказском (до 1820 г. — Грузинском) корпусе под влиянием северокавказской среды в первой половине XIX в. Работа построена на данных в серии «Воспоминания участников Кавказской войны XIX века» мемуарах очевидцев: Н. Августиновича, К.К. Бенкеп дорфа, В.А. Геймана, Н.И. Горчакова, Н.И. Дельвига, С. Иванова, А.П. Николаи, Хуан Ван-Галена, Э. фон Шварценберга и др. (см. Осада Кавказа. — СПб., 2000; Даргинская трагедия. 1845 год. СПб., 2001; Кавказская война: истоки и начало. 1770-1820 годы. СПб., 2002; Кавказ и Российская империя: проекты, идеи, иллюзии и реальность. Начало XIX — начало XX вв. — СПб., 2005).
Хорошо известно, что военные действия, где бы они не происходили и какие бы задачи не были призваны решать, обладают огромным информационным зарядом, позволяют достаточно быстро сравнить стратегию и тактику противников, оружие, обмундирование и пр. Эта сравнения и служат основными аргументами в пользу изменений и вооруженных силах, могут стимулировать как преобразования «сверху», так и стихийные заимствования «снизу».
На Северном Кавказе наблюдалось и первое, и второе. В частности, российское командование брало на вооружение тактические приемы горцев. По словам В.А. Геймана, «дерзкие набеги горцев в наши пределы вызвали и с нашей стороны такие же набеги». Обычай «баранты» стал известен и российским военнослужащим. Это приводило к тому, что войска, вновь прибывшие из России, считали «старых кавказцев» недисциплинированными разбойниками. В боях все чаще использовались мобильные кавалерийские группы (в том числе состоящие из северокавказцев). Происходило освоение новых природных условий, которые переставали рассматриваться как враждебные. Солдаты Кавказского корпуса по этому поводу говорили: «Тебе гора — и ему (противнику — Н.В.) гора, тебе лес — и ему лес». Так кавказские полки вживались в местную воинскую среду и культуру (Б.П. Миловидов). По словам К.К. Бенкендорфа, «русский человек легко поддается чужеземному влиянию, и наши войска быстро перенимают нравы и обычаи соседних народов».
Отрыв от крепостнической действительности Центральной России, знакомство с социальным устройством горских обществ привело к тому, что в Кавказском корпусе отношения рядовых и командиров строились «не на основании палочной логики, а из постоянного общения и полного уважения» (В.А. Гейман).
Солдатами и офицерами осваивались целые пласты материальной культуры горцев, позволявшие выживать в суровых условиях Северного Кавказа. По воспоминаниям современников, офицеры приобретали бурки, которые в походах заменяли им постельные принадлежности, башлыки, папахи, бешметы, шубы «азиатского покроя». Большим спросом пользовалось холодное оружие — кинжалы, шашки. Особый колорит внешнему виду войск придавали отряды ополченцев (милиции), сформированные из всех народов Кавказа, которые неизменно участвовали на стороне России во всех боевых действиях.
В пищевой рацион российских военных периодически входили чуреки-лепешки, мамалыга из кукурузной муки, черемша. Шашлык, суп с бараниной, плов можно было отведать за весьма умеренную плату, например, на пятничных базарах. В аулы, располагавшиеся близ крепостей, офицеры и солдаты ходили за покупками сначала с опаской, потом все более свободно. Также и горцы приходили в крепости. «Скот, куры, мед, масло, молоко, яйца, лук, ягоды, овчины для шапок и тулупов (курпей), бурки, сафьян и разные из него поделки (чевяки, патронташи), туземное сукно, нередко оружие и даже кукуруза и деревянные корневые трубочки, приносимые ежедневно в крепость горцами, находили немедленный сбыт. Каждая женщина в продолжение летних месяцев продавала одних ягод, орехов и проч. … на 15-20 р. сер.» ( Иванов), а в год торговля с военными давала семьям до 125 р. сер , что сказывалось на развитии промыслов, улучшении быта, формировании новых привычек, демографическом росте. Так, через 5 лет после возведения крепости Воздвиженской народонаселение ближайших аулов увеличилось втрое, в основном за счет переселенцев из других мест.
Тесные связи с мирными горцами приводили к усвоению наиболее значимых обычаев, в частности, куначества. Во время походов офицеры останавливались в саклях кунаков. При посещении мирных аулов, «некоторые из офицеров засиживались у своих кунаков до поздней ночи, случалось, что и ночевали» (С. Иванов), присутствовали они и на горских свадьбах. Северокавказцы и русские гордились наличием таких дружеских связей. Институт куначества получил в российской армии своеобразное развитие. по наблюдениям Н. Волконского, куначество распространилось между ротами самой Кавказской армии. Оно приобреталось взаимными услугами и обязывало эти услуги в дальнейшем друг другу оказывать. Покуначившиеся роты могли не видеться по несколько лет, менялся их состав, однако эти отношения сохранялись. Некоторые роты имели до 10 куначеских рот на разных участках военных действий. Отношения устанавливались снизу, по инициативе солдат, офицеры также стремились поддерживать добрые отношсния. Куначество играло важную роль «в экономике» кавказских частей, т.к. покуначившиеся роты делились друг с другом продовольствием, фуражом и пр.
Благодаря постоянному соприкосновению с горцами, пребыванию в плену и пр. в Кавказском корпусе появились офицеры и солдаты, которые знали языки местных народов. И в целом, изменялась речь солдат, заимствовавших северокавказскую топонимию, названия ранее не знакомых предметов и пр. Полковые оркестры, наряду с маршами, осваивали кавказские мелодии. На дружеских офицерских вечеринках исполнялась лезгинка.
Кавказская действительность наложила определенный отпечаток на умонастроения военнослужащих, в частности, с горским влиянием офицеры связывали распространение фатализма. Кроме того, по словам К.К. Бенкендорфа, «русские кавказцы», лучше знакомые с местными условиями, «рассчитывали освободиться от непосредственной зависимости от Петербурга, служившей для них предметом постоянных жалоб и создававшей им положение, которое так мало согласовалось с их фрондерским складом ума, с их либеральными идеями, с их стремлениями к самостоятельности и оппозиционным отношением ко всему, что не исходило от них самих… Если в столице находили, что нужно было энергично вести войну и все кончить силой оружия, то на Кавказе, наоборот, с этим не соглашались». Кавказцев упрекали в том, что они составляли особый союз. И это действительно был союз в лучшем смысле этого слова, «союз уважаемый и благотворный, так как основанием его является глубокое знание края и любовь к нему всего того же края».
Приведенные и другие материалы показывают, что особость Кавказского корпуса, его высокие боевые качества, во многом являлись следствием тесных контактов с местными народами. Кавказский корпус постепенно становился Кавказским не только по названию. Кавказ «переделывал» российских военных, в том числе и таких сильных личностей, как, например, А.П. Ермолова. Его кровное родство с Кавказом нашло воплощение в трех сыновьях — будущих офицерах, рожденных от трех мусульманских кебинных жен (кебин — договор о временном браке) из Дагестана. Некоторые российские военные, по разным причинам оказавшиеся в горах, находили здесь приют и создавали прочные семьи. Другая же, гораздо большая часть, со временем (после выхода в отставку, окончания срока службы) не возвращалась в Центральную Россию, а оставалась на вновь обретенной Родине: в форштадтах, которые существовали вблизи всех крепостей, станицах и других населенных пунктах края.
Источник: Великая Н.Н. Кавказский не только по названию // Российский Северный Кавказ: перспективы исследования и исторические вызовы: материалы межрегиональной научной конференции/ Н.Н. Великая. — Армавир: Редакционно-издательский центр АГПУ, 2008. С. 120-123.
