Процесс интеграции Северного Кавказа в состав России был одним из наиболее актуальных для российского общества в первой половине и середине XIX в. Военные действия на Кавказе отнимали много материальных и людских ресурсов. Современные авторы, которые ранее обращались к данной теме, уже отмечали, что большинство проектов, которые создавались на протяжении так называемой Кавказской войны, отличались друг от друга по степени понимания обстановки в крае, а, соответственно, в выборе методов утверждения российской власти на Северном Кавказе (1). Составители различных проектов, жившие в указанный период, писали о «Кавказской войне» и о покорении Кавказа, надеясь на то, что их «рекомендации» каким-то образом могут быть использованы правительством для решения кавказских проблем.
К проблеме того, как, фигурально выражаясь, «нам обустроить Кавказ», обращались различные представители российского общества, как гражданские, так и военные. Представленные ими проекты можно разделить на две группы — одна, связанная с явным акцентом на социокультурные и экономические меры, другая — строящаяся на преобладании силовых составляющих, хотя и не исключавшая стимулов, преобладавших в первой группе. Обе группы отражают те непростые поиски решения проблемы Кавказа, которые шли в тот период в среде тогдашних «экспертов» и интересантов кавказскими делами.
Первые подходы к данной проблеме были обозначены еще во второй половине XVIII в., когда С.Е. Десницкий в феврале 1768 г. направил Екатерине II документ, озаглавленный «Представление о учреждении законодательной, судительной и наказательной власти в Российской империи» (2). В нем автор, хотя прямо и не писавший о горцах Северного Кавказа, отчетливо понимал особый статус окраинных народов империи («они суть единственно на особом основании граждане») и предлагал приобщать их к земледелию, как пути этих народов к благоденствию. Для смягчения же нравов таких народов ученый предлагал просвещение: «Труд человеческий и разум чего на свете не превозмогают» (3).
В веке же XIX-м к этому вопросу обращались как представители военной администрации, так и представители российской науки и даже литературы. Первые ближе всех стояли к предмету, волновавшему умы тех, кто был озабочен судьбами Кавказа в составе России.
Главнокомандующий в Грузии П.Д. Цицианов, хорошо известный как сторонник жесткой силовой линии в отношении кавказских народов, в рапорте на имя императора Александра I, с одной стороны, был озабочен стиранием любых упоминаний политической особости кабардинского народа, но с другой — имел стремление к тому, чтобы кабардинцы обратились «в полезный для Империи народ подобно казанским татарам» (4). Главный российский администратор на Кавказе, отдавая должное ведущей роли кабардинского дворянства в местном социуме, видел одним из главных средств в интеграции кабардинцев в российское общество в направлении перемены в воспитании именно их элиты. Для этого предполагалось введение в Кабарду роскоши, сближение ее с российскими правами. Звучало предложение о «наружном» покровительстве исламу. Молодых представителей кабардинской знати следовало отдавать в училища, открываемые на Северном Кавказе, с последующей отправкой в кадетские корпуса за пределами региона. В последующем императору рекомендовалось набрать из кабардинцев гвардейский эскадрон для службы в столице с целью овладения русским языком, приобщения к петербургской жизни и т. п. (5). Цель этих мероприятий очевидна: отрыв как можно большего количества молодой поросли кабардинской элиты от местных традиций, системы воспитания и мировоззрения и приобщения к российским «ценностям». Замысел П.Д. Цицианова был вполне обоснованным. Широко известно, что кабардинская княжеская верхушка была социокультурным эталоном на Северном Кавказе не только для своего этноса. Инициатива П.Д. Цицианова нашла поддержку у императора. В частности, им было разрешено открытие училищ для детей кабардинских владельцев и узденей и открытие для них мечети. Цицианов предписал кабардинскому приставу ген.-м. И.П. Дельпоццо привлекать для функционирования мечети, с помощью тайного «материального стимулирования», представителей местного мусульманского духовенства, добиваясь тем их лояльности. При этом мулл и ахундов предписывалось всячески защищать от притеснений, «чинимых им нашими воинскими чинами» (6).
В свою очередь, С.М. Броневский, который был правителем канцелярии при П.Д. Цицианове и хорошо знал ситуацию на Кавказе, указывая на «закоренелое к торговле отвращение» жителей Кавказа и отсутствие благоустроенных торговых дорог, тем не менее, уверенно заявлял, что «нет другаго пути к образованию сих народов, как путь торговли» (7). Условием для развития торговли автор видел изоляцию чеченцев, лезгин и дагестанцев от черкесов и абхазов, и всех их вместе — от торговли невольниками с Востоком. Это должно было обратить горцев к земледелию и промыслам. Броневский полагал, что необходимо преследовать «хищников», но наказывать соразмерно с преступлением, пресекать пленопродавство, способствовать снабжению горцев всеми «жизненными потребностями» и т. п., снятию таможенных застав (8). Иными словами, С.М. Броневский предполагал сочетание силовых и экономических мер в деле «образования кавказских народов».
Практически параллельно с написанием указанной работы С.М. Броневским исследованиями на Северном Кавказе занимался находившийся на российской службе Ю. Клапрот, труд которого вышел в Лондоне в 1814 г. (9). Как уже отмечали исследователи, Ю. Клапрот был одним из первых, кто пытался предложить властям общий план действий на Кавказе. Клапрот указывал на напряженную обстановку на Кавказской линии, которая была связана с тем, что кавказское командование эффективно не пресекало нападения горцев, прежде всего, кабардинцев, на «русскую территорию». Эти вылазки наносили российской стороне столь большой ущерб, что он был не сравним с последствиями эпидемии чумы того времени на Северном Кавказе (10). Оценки ученым действий российской администрации порой весьма противоречивы. С одной стороны, он отмечает «неправильную политику» гуманности и милосердия, проводимую русским правительством (в лице И.В. Гудовича, сменившего погибшего П.Д. Цицианова, сторонника «жесткого курса» в отношении горцев) на момент кавказских поездок Ю. Клапрота (1807-1808 гг.), и оцениваемую горцами как проявление слабости (11) (в российской историографии эта политика традиционно описывается, как политика «ласканий») (12). С другой — делает в высшей степени показательный и неожиданный пассаж, в котором звучит невиданно резкая для официального ученого критика правительственных действий в отношении кабардинцев. По Клапроту, не приходится удивляться, что этот народ столь враждебно расположен к русским, так как последние под видом покровительства и дружбы все больше и больше захватывают их земли и ныне уже заперли их внутри четвертой части их прежних пастбищ. Более того, политика правительства России характеризуется Ю. Клапротом как злобная, поскольку причиняет вред «этому храброму и достойному уважения народу» и должна быть исправлена (13). Итак, «лукавые грабители» (?!), как именует Клапрот кабардинцев в одном из мест своего сочинения, единым росчерком пера превратились в «уважаемый народ». Интересно, с чем связаны такие резкие метаморфозы в оценках историка?
Не будем забывать, что автор, поработав на российской службе, уехал затем навсегда в Германию и Францию, а его двухтомный труд вышел на немецком языке в 1812 году в Халле и Берлине, а в 1814 году — на английском — в Лондоне. Клапрот, будучи вдали от российских цензоров, хотя и не столько строго настроенных при Александре I, мог себе позволить и некоторые замечания и сведения, которые шли вразрез с официальной линией. К их числу можно отнести и явно компрометирующий российскую кавказскую администрацию факт сотрудничества коменданта крепости Владикавказ графа Ивелича с местными феодальными предводителями, которые делили с ним добычу от набегов. Это один из первых случаев фиксации деятельности российских «оборотней» из властных структур на Северном Кавказе (14). Но, с другой стороны, Ю. Клапрот также дает и рекомендации властям о том, что, по его мнению, следует предпринять для сдерживания набеговой деятельности местных джигитов. Для этого, по его мнению, нужно с помощью строительства кордонной линии вдоль Кубани пресечь связи закубанцев и кабардинцев, и вообще жителей Кавказа, с турками, т. е. не давать вести с ними торговлю, особенно пленниками, а также возможность укрывать за Кубанью награбленное на Линии. Другой частью предложений Клапрота была рекомендация принять план полковника Рузеви, разработанный еще под руководством П.Д. Цицианова, о проведении Линии вдоль Сунжи от ее впадения в Терек, близ Брагуна, до Владикавказа. Эта линия имела многоцелевое назначение: изолировала кабардинцев от чеченцев и кумыков, отрезала чеченцев от выхода на важную дорогу от Моздока до Владикавказа, и т. д. (15). План Рузеви был назревшим мероприятием, предвосхищая деятельность А.П. Ермолова, на практике перенесшего линию российских укреплений с Терека на Сунжу.
Таким образом, оценки Клапрота были противоречивыми: с одной стороны он видел издержки политики «ласканий», проводившейся в то время российской администрацией, с другой — не одобрял ее жестких наступательных действий на земли горцев. Но одновременно Ю. Клапрот высказался и за поддержание дружественных отношений с представителями местных элит. Как полагает Д.С. Ткаченко, элементы концепции Клапрота «можно проследить в действиях российской администрации на протяжении всей Кавказской войны» (16).
1. Солдатов С.В. Кавказская война 1817-1864 гг.
2. Виноградов В.Б., Шейха (Яндарова) А. Кавказ в передовой общественно-политической мысли России (вторая половина XVIII — первая треть XIX века). Армавир; Грозный, 1996. С. 12.
3. Там же. С. 13.
4. Всеподданнейший рапорт главнокомандующего в Грузии генерал-лейтенанта князя П.Д. Цицианова, 23 марта 1804 г., № 7 // Кавказ и Российская империя… С. 253.
5. Там же. С. 253-254.
6. Предписание главнокомандующего в Грузии ге¬нерал-лейтенанта князя П.Д. Цицианова генерал- майору И.П. Дельпоццо, 29 января 1805 г., № 54 // Кавказ и Российская империя… С. 256.
7. Броневский С.М. Новейшие Известия о Кавказе… С. 80.
8. Там же. С. 122.
9. Клапрот Ю. Описание поездок по Кавказу и Грузии в 1807 и 1808 годах…
10. Там же. С. 187.
11. Там же. С. 213.
12. Виноградов Б.В. Интегративные проекты и дезинтегрирующие факторы в российско-северокавказских взаимо¬отношениях конца XVIII — начала XIX в.: монография. Славянск-на-Кубани, 2009. С. 108-113.
13. Клапрот Ю. Описание поездок по Кавказу и Грузии в 1807 и 1808 годах. С. 188.
14. Там же. С. 236.
15. Клапрот Ю. Описание поездок по Кавказу и Грузии в 1807 и 1808 годах. Нальчик: издательский центр «Эль¬Фа», 2008. С. 239.
16. Ткаченко Д.С. Становление российского ориентализма… С. 236.
