Старшим современником Султана Казы-Гирея является Шора Бекмурзович Ногмов, предположительно родившийся в 1794 г. (хотя есть и другие версии) в родовом имении близ Пятигорска. Со слов первого биографа Ногмова А. Берже, Шора происходил из рода абадзехов, обосновавшихся в среде кабардинцев во второй половине XVIII в. и причисленных к разряду кабардинских дворян 2-й степени.
Жизненный путь Шоры Ногмова, с одной стороны, отличается от судьбы уже упоминавшегося С. Казы-Гирея, с другой стороны, обе биографии не лишены отдельных параллелей и сходств, прежде всего, их приобщенности к российскому обществу, вытекавших из общей эпохи, в которой творили эти неординарные люди. Достаточно сказать, что оба фигуранта (и С. Казы-Гирей, и Ш. Ногмов) служили в одно и то же время в Кавказско-горском полуэскадроне в Петербурге.
Родственники Шоры прочили ему карьеру муллы, поэтому отличавшийся пытливым умом мальчик получил образование в Эндерийском медресе в Дагестане. Здесь он кроме основ ислама освоил арабский и персидский языки. В дальнейшем многие современники (венгерский путешественник Ж.-Ш. де Бесс, поэт С.Д. Нечаев) указывали на прекрасное владение Ногмовым несколькими языками.
Кратковременная религиозная деятельность в сане муллы предшествовала переходу Шоры Ногмова на российскую военную службу, где молодой адыг в основном привлекался для переводов «иностранных разговоров и бумаг на татарском диалекте». Что двигало юношей, когда он в 1815 г. оставил сан муллы? Большинство биографов Ногмова сходятся во мнении, что российский социум привлекал его возможностью приобщения к знаниям. Довольно важным периодом в раскрытии личности Шоры стало пребывание в Петербурге.
Но прежде своего отъезда в столицу России, молодой адыг содействовал созданию в Нальчике горской школы. Учебное заведение было открыто в 1829 г. по инициативе Ш.Б. Ногмова и при содействии командующего войсками Кавказской линии и Черномории Г.А. Емануеля. В школе обучались дети горских привилегированных сословий «за счет сумм, состоящих в распоряжении Его Императорского Высочества и наместника Кавказского, кабардинской общественной суммы и своекоштные пансионеры».
И, несмотря на свое кратковременное существование (на протяжении года, до отъезда в Петербург ее организатора и одновременно учителя Ш.Б. Ногмова), одно из первых учебных заведений для коренных жителей региона успело привлечь к себе внимание современников. Так, известный венгерский путешественник Ж.-Ш. де Бесс, оказавшись проездом в Нальчикской крепости, познакомился с организацией обучения здесь детей. Среди прочего он заметил, что: «…русское правительство распорядилось построить на государственные средства школу, где детей… обучают читать, писать и говорить по-русски; их мэтр, или ходжа (khodja), некто Сора (Шора. — О.К.)… говорит и пишет по-персидски, турецки, татарски и русски с одинаковой легкостью; у него располагающая физиономия и приятные манеры…».
В 1830 г. Ногмов прибывает в Петербург и поступает на службу в лейб-гвардии Кавказско-горский полуэскадрон. Позже в своих заметках Шора укажет, что «по приезде в Петербург на службу во мне с большею силою пробудилось давнишнее мое желание — написать грамматику, и я все часы, свободные от службы, начал посвящать изучению русского языка и его грамматики».
Стремление начинающего лингвиста имело большие шансы реализоваться, так как в этот период своей жизни и позже в Тифлисе он сталкивался со специалистами в сфере языкознания, которые оказывали влияние на формирование научного кругозора Ногмова. Азы были получены на занятиях Грацилевского, который, составив черкесский алфавит на русской графической основе, обучал служивших в полуэскадроне горцев русскому языку. В петербургский период Ногмов общается с профессором Шармуа, одно время руководившего кафедрой персидского языка в Петербургском университете. Именно ему Ногмов представляет свой первый вариант кабардинской грамматики (подготовлен к 1835 г.).
В Тифлисе, куда он был переведен для несения службы в Отдельном Кавказском корпусе с состоянием по кавалерии (1835 г.), Ногмов знакомится с российским академиком-языковедом А.М. Шёгреном, ставшим его приятелем, наставником и критиком исследовательских трудов. В 1840 г. Ногмов закончил «Начальные правила адыгской грамматики» и отправил рукопись Шёгрену, последний посоветовал автору изменить графическую основу (с русской на арабскую). На доработку потребовалось еще три года. Новый вариант с несколько измененным названием Ш. Ногмов повез в Петербург, чтобы получить рекомендацию на издание.
Однако подорванное здоровье не позволило ему завершить задуманное: в 1844 г., будучи уже в столице, создатель кабардинской грамматики скончался. Рукописные материалы Ногмова передаются на рецензию уже упоминавшемуся Шёгрену. Российский ученый критически отнесся к результатам работы Ногмова в сфере создания грамматики родного языка, отметив, что его труд остался «односторонним, недостаточным и сбивчивым», что «это сочинение полезно только тому, кто умеет им критически пользоваться как материалом к исследованию грамматического устройства чудного и трудного кабардинского языка, существенно еще гораздо более различествующего от русского, нежели можно предполагать по одностороннему изложению покойного автора».
Можно было бы упрекнуть в предвзятости Шёгрена, весьма критично отозвавшегося о результате многолетней работы Ногмова. Однако в своей оценке кабардинской грамматики петербургский академик был неодинок. В 1839 г. в Кабарду после окончания Московского университета вернулся кабардинец Д.С. Кодзоков, который, как и Ногмов, видел свое будущее в культурно-образовательной деятельности, направленной на просвещение своего народа. Общение соотечественников было плодотворным: Ногмов помогал Коздокову в изучении местных языков, а последний познакомился с рукописями своего нового знакомого и дал несколько советов. При этом в одном из своих писем, Кодзоков отметит, что «Шорова грамматика» имеет серьезные недостатки. Если вспомнить, что Ногмов не имел возможности продолжить свое образование после завершения мусульманской школы, и по сути действовал в сфере своих лингвистических разработок как первопроходец-самоучка, то оценки современников филологических трудов Ногмова становятся вполне объяснимы.
Гораздо более положительно был оценен исторический труд адыгского исследователя, названный самим автором «История адыхейского народа». По мнению академика Шёгрена, «эта рукопись с пользою может быть напечатана в каком-либо хорошем периодическом журнале или, может быть, лучше даже отдельною книгою…».
История собственного народа родилась в результате увлеченности Ногмовым фольклорными материалами. Вернувшись во второй половине 1830-х гг. из Петербурга на Кавказ, Шора не только продолжает разрабатывать грамматику, активно вовлечен в общественную жизнь своего края, работает с 1839 г. в качестве секретаря Кабардинского суда, наконец занят поиском фольклорных материалов. В 1862 г. абазинский писатель Адиль-Гирей Кешев напишет: «Сочинение Шоры Ногмова есть первая попытка систематического изложения уцелевших в народной памяти преданий о минувших судьбах адыгейского племени, потому, за отсутствием других сочинений по этому предмету, к нему по необходимости станут обращаться будущие историки адыгов, в особенности кабардинцев… Источниками при составлении сочинения Ногмова служили: сказания старцев, песни, поговорки, названия урочищ и кое-какие сведения древних авторов о кавказских племенах. Нельзя не придавать весьма важного значения в деле истории так называемым живым источникам. Они ложатся первым камнем в основании истории всякого народа. Письменные памятники как создание позднейшей эпохи, обнимают собою сравнительно, небольшое пространство времени и не полны без них».
Следует отметить, что как дореволюционные авторы (в частности, уже упоминавшийся лингвист А.М. Шёгрен, абазинский писатель и публицист А.-Г. Кешев10, а также ряд русских историков второй половины XIX — начала XX в.: М. Марков, В.Ф. Миллер, С.Н. Трубецкой, ); так и советские авторы (Л.И. Лавров11, Г.Ф. Турчанинов, В.К. Гарданов12, З.М. Налоев, Т.Х. Кумыков и др.) находили неточности, ошибки и преувеличения в «Истории адыхейского народа». Здесь можно вновь вспомнить и отсутствие у Ш.Б. Ногмова высшего образования, присоединиться к мнению Т.Х. Кумыкова, который полагал, что внося отдельные искажения в свою работу, Ногмов «добросовестно ошибался, оказавшись в плену различных версий фольклорного материала».
Вместе с тем тот характер и содержание, который приобрел труд первого адыгского историка, был определен условиями его создания и личностью автора — человека рожденного в момент трансформации традиционной (бесписьменной) адыгс¬кой культуры в более динамичный вариант.
Можно признать справедливой попытку З.М. Налоева усмотреть в сочинении Ш.Б. Ногмова переход от фольклорного варианта представления прошлого к историческому. Стремясь достичь непрерывности изложения истории, «конкретизации исторических фактов и событий в рамках хронологической сетки» Ногмов, как полагает З.М. Налоев, шел сознательно на «свободное обращение» с источниками.
Согласно мнению современной исследовательницы Е.Ю. Третьяковой: «Казы-Гирей, Ш. Б. Ногмов, С. Хан-Гирей — знаменательны не только для национальной истории адыгов, потому что их подняла к вершинам следующая закономерность. На стыке двух стадий, при переходе от бесписьменной к письменной передаче своего наследия народы высылают миру те одаренные личности, которым суждено навсегда стать знаковыми фигурами просвещения (это касается всех этносов и наций). В трудах, написанных тем же Хан-Гиреем, единство истории, этнографии и мифологии народа еще неразрывно, потому что это предание, не имевшее письменности. Всякий архаический миф бесписьмен, но по прошествии нескольких поколений письменность (неизбежно сопутствующее ей развитие книжных практик) вытесняет навыки эпического восприятия мира, что ведет к постепенному угасанию сил этнического языка». Характеристика содержания сочинений Хан-Гирея, отмеченная Е.Ю. Третьяковой, в полной мере (если не в большей степени) соответствует манере изложения материала, которую мы можем наблюдать в сочинении Ш.Б. Ногмова. Не случайно, среди исследователей-кавказоведов, изучавших творческое наследие основателя адыгской фольклористики, последний сравнивается с древнерусским летописцем Нестором.
Ктиторова О. В. Феномен северокавказского просветительства в преломлении судьбы и творчества Адиль-Гирея Кешева. — Армавир; Ставрополь: Дизайн- студия Б, 2015.
