Продолжая анализировать феномен северокавказского просветительства следует отметить, что, стремясь нивелировать в процессе складывания горской интеллигенции российский фактор, современные авторы заявляют о наличии в XIX в. двух альтернативных линий развития северокавказского просветительства (российской или другими словами европейской) и восточной.
Тем не менее, если для Северо-Восточного Кавказа (прежде всего Дагестана) существование восточного пути развития просветительства историческими свидетельствами подтверждает¬ся, то для Северо-Западного Кавказа данное направление формирования круга образованных деятелей крайне слабо проявлено. В частности горско-османские отношения, доминировавшие вплоть до 1830-х гг. в Закубанье, не вызвали к жизни стойких проявлений культурно-образовательных процессов на Северо-Западном Кавказе. По ряду причин сфера взаимоотношений народов Кубани и Турции ограничивалась торговыми, в том числе работорговыми и военными аспектами.
Определенную роль в минимальном влиянии турецкого направления на горское просветительство имел фактор низкой грамотности тех лиц (религиозных деятелей и учителей), которые прибывали из Османской империи для просвещения народов Кубани. Ситуация эта не менялась на протяжении всего XIX в. И, когда к концу столетия в горской среде появился достаточно широкий круг образованных людей, оторванность от жизни знаний, транслируемых отдельными представителями Турции на Северном Кавказе, их явная мифологизированность, а порой и намеренное искажение, становятся очевидными и вызывают у жителей Кубани протест. Вот один из подобных примеров: в 1913 г. житель адыгского аула Габукай Екатеринодарского отдела Кубанской области Дауд Ашинов крайне негативно высказывался об уровне подготовки учителей горских аулов, прибывавших из Турции. «С давних пор у нас в аулах проживают турецко-подданные, по большей части занимаясь учительством… До тех пор, пока будут в аулах учителя из Турции, образования и школ не будет никогда. Какое же образование имеют учителя черкесских детей? — задается вопросом Д. Ашинов- В большинстве случаев это бедняки, не имеющие возможности в Турции получить порядочное образование — ему полезнее было бы копать землю, а он у нас учитель, его слушают, т.е. слушают сказки, которые он рассказывает. По народности они шапсуги — наш язык «бжедуховский» хотя понимают, но сами искажают, не договаривая слова. Для пользы горцев Куб. обл. необходимо теперь же удалить всех выходцев из Турции, ибо они пустыми баснями только волнуют горцев, задерживая их просвещение. Нам нужны хорошо устроенные школы низшего типа, высшего и среднего, а благодаря турецким выходцам наши дети будут по 15 лет учить арабский язык и больше ничего, — да от ученых учителей узнают, что дождь происходит от того, что в Англии мочат в море тряпки и выжимают на землю и т.п…». По сути дела здесь мы наблюдаем, происходившее во второй половине XIX в. разрушение привычных для населения Северо-Западного Кавказа тюркофильских установок (о сути последних см. в очерке данной работы «Роль русскоязычного населения в формировании этнической идентичности горцев Кубани»).
Россия же с самого начала покорения региона использовала более гибкий механизм воздействия и взаимодействия с коренным населением: наряду с военными акциями, широко практиковались торговые отношения, ориентированные на потребности хозяйства рядовых горцев, а не военно-набеговой системы, поддерживавшей прежде всего интересы и статус феодальной верхушки. Представители знати активно вовлекались в различные сферы российского социума, при этом акцент был сделан не только на военные, а также культурно-образовательные механизмы вовлечения горской элиты в российский социальный контекст.
Уже пребывая в составе Российской империи, обладая определенной образовательной базой (представленной системой начальных школ), когда был сформирован достаточно обширный круг интеллигенции, в недрах северокавказского социума рождается движение за реформирование религиозных школ, растет этническое самосознание, выражающееся в ширившейся потребности собственной письменности, литературы, науки и т.д. Это были прекрасные начинания, способствовавшие внутриэтнической консолидации отдельных народов региона, дальнейшей социокультурной интеграции в российское общество. Но эти явления стали итогом инициированного Россией образовательного процесса на Северном Кавказе. Ни в коей мере не умаляя значение восточно-мусульманского направления культурного развития народов региона, следует признать, что для значительной части этносов Северного Кавказа оно было вторичным, возникшим на основе российского просветительского импульса. К этому стоит добавить, что современные исследовательницы М.Ф. Титоренко, О.Г. Шкилева указывают на роль администрации в содействии обустройства новометодных религиозных школ. В частности, исследовательницы пишут: «Модернизация мусульманского общества через образовательную реформу оказалась одним из наиболее результативных начинаний в деятельности административных органов на Кубани».
Можно согласиться с мнением Н.Н. Денисовой, указывающей в своей публикации, что «Национальное просветительство — богатое и, вместе с тем, сложное общественно-педагогическое и культурное явление, кардинально сказавшееся практически на всех сторонах жизни российских этнических социумов. Несмотря на все имеющиеся особенности, оно, по мнению большинства исследователей, принадлежит к идейно-культурным течениям общеевропейского типа, как по историческим условиям возникновения, так и по генеральным задачам. Национальное просветительство различных регионов России определялось социокультурным своеобразием этносов, выразителем интересов которых оно являлось. Это хорошо видно на примере северокавказского просветительства, которое имеет как общие черты, так и черты отличия у разных северокавказских этносов, которые, однако, не носят антагонистического характера, что позволяет вести речь о северокавказском просветительстве как едином целом».
Ктиторова О. В. Феномен северокавказского просветительства в преломлении судьбы и творчества Адиль-Гирея Кешева. — Армавир; Ставрополь: Дизайн- студия Б, 2015.
