Статья посвящена переселению большой группы народов Северного Кавказа в Турцию во второй половине XIX в. Автор выявляет причины и факторы данного явления, отмечая его сложный и многоплановый характер. Исход части горского населения с территории Северного Кавказа за пределы Российской империи стал итогом вооружённого противостояния первой половины XIX столетия. В результате переселения в Турцию особенно большие демографические потери понесли адыги, традиционно связанные с османами культурно-экономическими контактами и семейными узами. Они ожидали от мухаджирства улучшения своего социально-экономического статуса на новом месте проживания. Однако реальность оказалась далека от такой мечты. Принявшее обвальный характер переселение стало причиной гибели многих мухаджиров от болезней, голода, лишений и плохой организации.
Переселение части народов Северного Кавказа на территорию Турции, произошедшее во второй половине XIX столетия, достаточно
давно привлекает внимание исследователей. В силу того, что переселялись мусульманские народы, это явление получило название мухаджирство. Еще современники этих драматических событий, описывая обстоятельства происходящей на их глазах массовой эмиграции, пытались разобраться в её причинах. В дальнейшем эта тема также неоднократно поднималась в кавказоведении, но и до сегодняшнего времени сказать, что все «белые пятна» мухаджирства исчезли, нельзя. Сказывается
исключительная политизация этого вопроса и сохраняющийся высокий эмоциональный накал при оценке событий полуторавековой давности.
Отток части населения Северо-Западного Кавказа в Турцию начался ещё до активизации здесь боевых действий. Эти события относятся
к 1859 г., т. е. к тому времени, когда основные усилия царской армии были сосредоточены на борьбе против имама Шамиля, укрывавшегося в горах Дагестана. Благодаря переговорам бжедухи, абадзехи и натухайцы выразили готовность прекратить вооружённую борьбу, что вселяло надежду на мирное выстраивание взаимоотношений между черкесами и имперской властью. Сохраняя в значительной степени автономию, они продолжали жить согласно собственным традициям и обычаям, но их тревожила неясность их будущности, особенно в свете той информации, которая приходила к ним из других частей Северного Кавказа, в которых русские утверждали свою власть.
В этот период чеченцев в приказном порядке обязали переселяться на равнины, причём данный процесс был властями плохо организован и вызвал сопротивление жителей. По данным, приводимым Е. Д. Максимовым, «десятки аулов добровольно, или по принуждению русских должны были переселяться из гор на плоскость под жесткий контроль имперских властей.
С 1857 и по 1859 г. шло чуть не массовое переселение: в малой Чечне выселилось 15 селений почти с 5 900 дворов, в Большой Чечне 29 с 8 390 дворов, не считая выселившихся сюда аулов ичкеринского округа».
В данных обстоятельствах для переселенцев открывались неясные им перспективы новой жизни, в том числе для занятия хозяйством
в рамках экономических условий Российской империи. К тому же неминуемый период социально-экономической адаптации к новым реалиям проходил болезненно и конфликтно.
Именно в это время поднялась первая волна мухаджирства, приведшая к тому, что самые разные народы региона приняли решение покинуть землю предков и перебраться в Турцию. Этот процесс затронул не только тех, кто активно участвовал в борьбе с Российской империей в первой половине XIX в., но также лояльных к российским властям членов общества.
В немалой степени этому способствовали слухи, хотя и не имевшие под собой реальных оснований, но будоражившие умы людей. Как отмечал один из наблюдателей, «со взятием в плен Шамиля все горцы Кавказа почувствовали словно тесноту на родине; теперь-то ясно увидели, что прежней свободе, которую отстаивали они так мужественно от неприятелей и покупали ценою своей крови и жизни, пришёл конец. Ещё больше встревожились горцы, когда между ними пронёсся слух, что детей их будут брать в солдаты: это-то последнее обстоятельство послужило особенно чувствительным толчком, заставившим их разом оставить ту родину, за которую ещё так недавно проливали кровь, и искать убежище и безопасности в Стамбуле, как они зовут Турцию вообще, предполагая, что в Турции к ним вернётся привольная жизнь и дети их будут гарантированы от ненавистной солдатчины».
Вообще слухи играли огромную роль в формировании общественного мнения среди горского населения. Порой самые неожиданные
предположения могли иметь фатальные последствия. Так, в 1865 г. в Чечне распространились известия о том, что в городе Петровске высадился многочисленный десант, который движется к ним и будет обеспечивать переселение в Порту. Учитывая, что и до этого местные жители неоднократно получали частные приглашения перебраться в Турцию, им зачитывали фирманы, якобы написанные султаном, и такие слухи попали на благодатную почву.
Повод для того, чтобы уехать с Кавказа, был самым разным. Часто своё желание отбыть в Турцию объясняли религиозными побуждения¬ми — хаджем в Мекку. Данная формулировка присутствовала в паспортах, которые выдавались выезжающим за границу. Такие
документы первоначально выдавали сроком на один год, затем период пребывания за границей был уменьшен в два раза. Но в конечном
итоге начиная с 1861 г. желающие выехать за рубеж получили право на беспрепятственный выезд. Но если такие люди принимали подданство Турции, они считались изменниками, и в случае возвращения их ждало судебное преследование. На особом учёте были офицеры, происходившие из кавказских народов, которых исключали со службы и лишали права на содержание от казны.
Однако власти в целом не препятствовали такому «паломничеству», а потому почти всегда выдавали разрешение идти в хадж,
хотя их вскоре начали настораживать неожиданные последствия, которые стали непосредственным результатом данного явления.
Вот что сообщал в своей секретной записке к министру иностранных дел главнокомандующий Кавказской Армией: «Для умиротворения
Кавказа необходимо было, в числе других мер, допустить облегчение в увольнении горцев в Мекку, особенно же с того времени, когда многочисленные племена, долго отстаивавшие свою независимость, начали добровольно нам покоряться. Между тем, как я предоставил горцам более свободы в увольнении за границу, произошло неожиданное движение в массах покорного нам населения в Прикубанском крае и в смежных к нему землях Ставропольской губернии. Турецкие эмиссары распространили на Кавказе молву, что государь император заключил с турецким султаном условие, по которому, для взаимного размена иноверческих подданных, дозволяется кавказским мусульманам переселиться в Турцию, а турецкоподданным христианам — в Россию; что Порта отводит землю и даже выдаёт большие денежные пособия переселенцам в Турцию.
Обольщённые этою молвою, видя вместе с тем, что многолетняя религиозная борьба на Кавказе приняла решительный оборот в пользу русского господства и, считая священною обязанностью всякого истинного мусульманина воспользоваться случаем для перехода в подданство правоверного государя, сотни семейств устремились за море. Абазинцы и прикубанские ногайцы первые явились в большом числе просить об увольнении их в Турцию, под предлогом странствования в Мекку, а на самом деле с намерением навсегда переселиться с Кавказа; снаряжаясь в путь, они продавали своё имущество, часто за бесценок. Примеру их последовали некоторые из магометанских народов Ставропольской губернии, потом кабардинцы и чеченцы и, наконец, начинают поступать просьбы и от жителей Дагестана».
Эта обширная цитата позволяет получить представление о растерянности властей, не ожидавших такой реакции на победы русской армии. Документ датируется ноябрём 1859 г., т. е. временем, когда царская администрация ожидала увидеть успокоение края, а вместо этого наметился исход значительной части его населения. Попытки правительства пресекать такие настроения большим успехом не увенчались. Опасаясь международных осложнений, оно вынуждено было сдержанно реагировать на факты переезда и смену подданства.
В результате Российскую империю начали покидать не только выходцы с Кавказа, но даже те мусульмане, которые жили далеко за пределами
региона.
Фактически этим процессом было охвачено всё население Европейской части страны, что нашло отражение в аналитических записках, подготовленных для правительства.
Так, в эмиграцию устремились крымские татары, которые уже участвовали в подобных процессах ещё в XVIII столетии и имели родственные связи за рубежом.
Даже когда власти перешли к запрету на эмиграцию, остановить этот процесс оказалось непросто, и он прослеживался вплоть до 90-х гг. XIX в. Случаи переезда в Турцию имели место даже в начале нового столетия, хотя прежней массовости уже не наблюдалось.
Обращает на себя внимание тот факт, что среди мухаджиров были ногайцы, которые весьма успешно инкорпорировались в хозяйственную систему Российской империи. Тем не менее и они в массовом порядке стали покидать места традиционного проживания, хотя вскоре и разочаровались в своём поступке. Причём уходили не только те, кто получил официальное разрешение, но и тайно примкнувшие к ним соплеменники, не желавшие расставаться с родственниками.
Спустя без малого десятилетие после завершения активной фазы вооружённого противостояния на Северо-Западном Кавказе, ряд адыгских обществ высказали пожелания переселиться в султанские владения, чтобы не жить по правилам, продиктованным им российской стороной. Они подкрепляли своё намерение распродажей имущества и прекращением ведения полевых работ. Фактически это был ультиматум властям, которые в случае несогласия вынуждены были изыскивать средства на продовольствие для содержания этих людей до нового урожая.
Аналогичные проявления имели место в 1887, 1890, 1892 гг., причём прошения поступали не только от адыгов, но и от чеченцев. И это происходило, несмотря на то, что в крае уже появились репатрианты, имевшие печальный опыт проживания на чужбине. Например, в 60-е гг. вернулись на прежнее место часть чеченских мухаджиров, до этого перебравшихся в Порту. Но, как отмечал в своём очерке, посвящённом чеченцам, Е. Д. Максимов, «разочарование переселившихся туда ранее нисколько не охлаждает пыла у современников, так как все неудачи в таких случаях всегда объясняются несчастным стечением обстоятельств. Между тем действительность, несомненно, подтверждает, что всякое переселение в Турцию влечёт за собой и полное разочарование, и даже вымирание. Тем не менее, пока в Чечне появится свет образования, переселение в Турцию успеет увлечь немало новых жертв чеченского легкомыслия».
Царские власти не прочь были избавиться от враждебно настроенного к нему населения, но одновременно всячески стремились удержать у себя лояльных подданных и нередко шли навстречу тем, кто стремился вернуться в Россию.
Данные обстоятельства позволяют согласиться с выводом Н. Ю. Силаева, что кавказское мухаджирство — это сложное явление, вызванное целым комплексом проблем и факторов, включавших политические, экономические, социальные и этнопсихологические причины. Далеко не всегда побудительным мотивом эмиграции были военно-политические обстоятельства, важность которых следует признавать, но отнюдь не абсолютизировать.
Царская администрация взяла стратегический курс на переселение значительной части горских жителей на равнины. Здесь их легче было контролировать и втягивать в орбиту хозяйственно-экономических, административно-судебных и культурных процессов, которые переживал Северный Кавказ. Альтернатив этому было немного: либо продолжать вооружённую борьбу, либо переселиться в Турцию. В бесплодности первого варианта хода событий большинство местных жителей были убеждены силой русского оружия, в то время как второй вариант сулил заманчивые перспективы. Турецкие эмиссары рисовали радужную картину, которая ожидала бы их на новых землях. В ход шло обращение не только к меркантильньности, но и к религиозным чувствам людей.
Крепость кровно-семейных уз, характерная для народов Северного Кавказа, также сыграла свою роль в их эмиграции за пределы Родины. Если в Турцию переезжал кто-то из близких родственников, велик был шанс, что и остальные отправятся вслед за ними. Для успешной агитации привлекались даже высокопоставленные представители российской администрации из числа местных жителей. Будет уместным процитировать мемуары генерала М. А. Кундухова, который, находясь в турецкой столице и «узнав там от мухаджиров о выгодном положении вообще всех кавказских переселенцев, отправился в полной генеральской форме к министру иностранных дел Али-паше, у которого встретил очень ласковый приём, подал ему на бумаге обнаруженную истину о положении всех кавказских горцев и об искреннем желании всех чеченцев переселиться в Турцию, прося им милостивого приёма и удобного помещения». Далее генерал пишет: «Али-паша, прочитав моё прошение, изъявил полную свою готовность сделать для кавказских горцев всё, чем может им быть полезным, и предложил мне отправиться к Садразаму (великому везирю) Фуат-паше. На другой день я представился Фуат-паше. Он также обрадовал меня очень ласковым приёмом, советовал всем кавказским горцам признаться в невозможности продолжать войну с русскими и переселиться в Турцию, предсказывая им счастливую будущность».
Само турецкое правительство было кровно заинтересовано в такой миграции. Это позволяло не только решить демографические проблемы, но и заселить лояльным и полностью зависящим от него населением наиболее беспокойные районы, прежде всего султанские владения на Балканском полуострове, население которого тяготилось режимом Стамбула.
Для представителей горской элиты аргументом в пользу переселения служили ещё и слухи о предстоящей реформе в России. Особенно болезненно на это реагировали те общества, где имелась княжеская верхушка, опасавшаяся лишиться подвластных им сословий. Доходило до того, что они в ультимативной форме требовали от наместника оградить их от каких бы то ни было изменений общественного устройства, и грозили в случае невыполнения уйти с подвластным населением в Турцию. Дошло до того, что царская администрация вынуждена была пригрозить применить силу, и лишь это заставило кабардинских феодалов отказаться от шантажа. Некоторых наиболее злостных подстрекателей пришлось временно изолировать в тюрьме, чтобы пресечь распространение вредных слухов.
Если представители властной верхушки силой пытались заставить своих подчиненных последовать за ними в Турцию, российская сторона брала таких людей под свою защиту. Давались пояснения о том, что феодалы не вправе решать, в какой стране жить их крестьянам. И если в пределах империи они имели определённые обязательства перед владельцами, то за границей могли действовать согласно своим желаниям.
В качестве примера можно рассмотреть ситуацию, сложившуюся в результате конфликта с кабардинским князем Кургоко Куденетовым и кадием Джамурзой Варитловым. Они добивались возможности увезти всех подвластных себе людей, но получили ответ, что могут «взять с собой только тех из числа их холопов, кои пожелают за ними следовать. Тех же, которые не изъявят добровольного на это согласия, они не имеют никакого права принуждать к следованию за собой и им предоставляется продать их, если найдутся покупщики».
Таким образом, по словам одного из царских чиновников, «бегство от господ в наши пределы давало им право на свободу, уход же в Турцию угрожал вечным рабством». На настроения местных жителей оказывала воздействие и непростая экономическая ситуация, в которой они оказались в результате переселения на плоскость. Это позволяло им более успешно заниматься земледелием, но для этого приходилось осваивать и новый посевной календарь, и проходить акклиматизацию. Всё это не могло произойти в сжатые сроки, тем более, что адаптация сочеталась с новыми тенденциями, связанными со становлением товарного типа хозяйствования, чуждого тогда менталитету горских жителей.
В таких условиях пришлось нелегко не только адыгам, но и карачаевцам и балкарцам, которые, хотя и остались в местах своего традиционного проживания, но также болезненно реагировали на происходящие трансформации. Почти не участвуя в вооружённом противостоянии с российской властью, они, тем не менее, также устремились в Турцию, не сумев принять новых социально-экономических установлений.
От смены места жительства горцы ожидали не только сохранения для них привычной идейно-нравственной парадигмы существования, но и улучшения своего материального положения. Для части мухаджиров это, действительно, стало неплохим шансом. Но у большинства переселенцев впереди были лишь обнищание и невзгоды. Как писали в своём обращении к великому князю Михаилу Николаевичу чеченцы-мухаджиры в 1865 г., «мы гораздо охотнее пойдём в Сибирь, чем будем жить в здешней Сибири». Они хотели вернуться на родину и обещали приложить все усилия, чтобы предостеречь своих земляков от опрометчивого шага. В результате в начале 70-х гг. XIX века на Кавказ вновь перебралось 5 857 чеченцев, а по завершении войны с Турцией 1877-1878 гг. их число возросло.
Известны случаи, когда против возвращавшихся мухаджиров турки применяли войска, чтобы не допустить их репатриации. Так, в ноябре 1865 г. по вышедшим к российской границе чеченцам открыла огонь османская артиллерия, которая заставила их отойти обратно. Столь жёсткая реакция со стороны Стамбула вполне понятна: значительная часть прибывших к ним горцев Северного Кавказа быстро разобралась с той ловушкой, в которой они оказались, и возвращение их на родину могло приобрести столь же массовый характер, как до этого переселение во владения султана. Примечательно, что около 20 тыс. кабардинцев и чеченцев, которые в течение 1863-1864 гг. покинули свою землю, вернулись обратно.
Обратно потянулись и представители других народов Северного Кавказа. По данным на 1861 г., из 10 045 человек, проживавших до переезда в Порту в Терской и Кубанской областях, возвратилось 7 149 бывших мухаджиров. В 1863 г. в Ставропольскую губернию вернулись 893 ногайца, которых разместили в Пятигорском уезде.
Следует, однако, отметить, что царское правительство неохотно позволяло репатри¬антам пересекать свои границы. Лишившиеся имущества, они могли стать не только экономической, но и политической проблемой для страны. Отчаявшиеся люди, которым больше нечего было терять, могли взяться за оружие, чего власти допустить опасались. Чтобы преодолеть преграды на пути домой, мухаджиры вынуждены были пользоваться услугами контрабандистов, подкупать чиновников, отдавая им последние сбережения.
Российская администрация долго не могла определиться в своём отношении к процессам мухаджирства. С одной стороны, страна лишалась подданных, которые через некоторое вре¬мя могли адаптироваться к порядкам империи и своим трудом обеспечивать её благосостояние; с другой, существовала серьёзная опасность продолжения вооружённого противоборства, и в этом случае пришлось бы силой усмирять непокорных, идя на новые человеческие жертвы. В поисках компромисса главнокомандующий Отдельным Кавказским корпусом князь А. И. Барятинский не запрещал желающим покидать Россию, тем более что формально они имели право на исполнение своих религиозных обрядов. Но, понимая, что отправляющиеся совершить хадж обратно возвращаться не собираются, главнокомандующий старался, чтобы такие люди не уводили вслед за собой и своих соплеменников.
В отличие от своего начальника генерал Н. И. Евдокимов выступал за то, чтобы давать разрешение отправиться в Турцию всем желающим горцам. Участник вооружённого противостояния, он считал, что такой шаг позволит без кровопролития избавиться от тех, кто не видел себя в качестве подданного русского императора.
Установить точную численность горцев, покинувших Северный Кавказ, затруднительно. Объясняется это тем, что официальная статистика не учитывала тех, кто старался перебраться в Турцию втайне от властей. По приблизительным данным, только адыгов-мухаджиров было не менее полумиллиона человек. Если добавить сюда горцев из других регионов Кавказа, то численность эмигрантов к середине 60-х гг. XIX в. возрастёт до 600 тыс. человек.
Следует признать, что на сегодняшний день установить численность людей, выехавших за пределы исторической родины, уже не представляется возможным. В то же время в лите¬ратуре фигурирует максимально заявленная цифра — до 3,5 млн человек.
Исход части горского населения с территории Северного Кавказа за пределы Российской империи стал итогом вооружённого противостояния первой половины XIX столетия. В результате переселения в Турцию особенно большие демографические потери понесли адыги. Традиционно связанные с османами культурно-экономическими контактами и семейными (через гаремы) узами, они ожидали от мухаджирства улучшения своего статуса на новом месте проживания. Однако реальность оказалась далека от такой мечты. Принявшее обвальный характер переселение стало причиной гибели многих мухаджиров от болезней, голода и лишений. Народы Северо-Восточного и Центрального Кавказа были втянуты в эмиграционные процессы в меньшей степени. Но и они лишились части своих соотечественников, что стало подлинной трагедией этих народов.
Зубариев Р. Б. Причины и обстоятельства мухаджирства части населения Северного Кавказа в Османскую империю в 50-90-е гг. XIX века //
Гуманитарные и юридические исследования. 2017.
