К началу XIX в. определились два ведущих направления во внешней политике России: «восточное» — борьба за укрепление своих позиций на Кавказе, на Чёрном море и на Балканах и «западное», европейское — участие России в коалиционных войнах против наполеоновской Франции. По мнению Н.С. Киняпиной, в первые два десятилетия XIX в. «восточное» направление внешней политики России занимало подчиненное положение. Однако в отдельные моменты решение проблем «восточной» политики приобретало первостепенное значение. Так было в начале XIX в., когда решался вопрос о присоединении Грузии, Закавказья и переходе к активным действиям по установлению российского господства в Кабарде, Дагестане и Чечне. Эта ведущая роль «восточного» направления во внешней политике России особенно проявилась в период наместничества на Кавказе П.Д. Цицианова (1802-1806) и в целом до начала войны в Европе с наполеоновской Францией. В основе активизации «восточной» (кавказской) политики России лежали причины экономические, военно-стратегические и геополитические.
Экономический фактор имел второстепенное значение в этой политике. На первом месте стояли военно-стратегические, геополитические интересы, стремление России укрепить свои военно-политические позиции на Кавказе, не допустить превращения этого региона в антироссийский плацдарм. Российское правительство понимало, что Кавказ играл чрезвычайно важную роль в установлении стабильных границ на Юге России, в проведении всей ее восточной политики. «Россия боролась за Кавказ как за исключительно важную стратегическую позицию. В обстановке нарастающего международного соперничества значение этой позиции все возрастало. Она обеспечивала обладание Каспийским и Чёрным морями и юго-восточными территориями России. На этой позиции защищались жизненные интересы русского государства. Упорство борьбы за Кавказ свидетельствует о значении Кавказа для России». Р.А. Фадеев считал, что с XVI в. мысль о владычестве на Кавказе стала наследственной в русской истории. По его мнению, Кавказ имел для России чрезвычайно важное военно-стратегическое значение. «Для России Кавказский перешеек вместе и мост, переброшенный с русского берега в сердце азиятского материка, и стена, которою заставлена средняя Азия от враждебного влияния, и передовое укрепление, защищающее оба моря: Чёрное и Каспийское, — писал он. — Занятие этого края было первою государственною необходимостью», которая была вызвана «великими государственными потребностями».
На активизацию кавказской политики России в начале XIX в. повлиял и рост реваншистских тенденций в политике Турции и Ирана. Порта в конце XVIII — начале XIX вв. находилась в состоянии глубочайшего социально-экономического и политического кризиса. Падению престижа султанской и в целом государственной власти способствовали и поражение Турции в войнах с Россией во второй половине XVIII в. Правящие круги страны надеялись укрепить государственную власть в результате захвата кавказских территорий и возвращения Крыма. Решительным сторонником войны с Россией был и султан Селим III (1789-1807). Вступив на престол, он сразу же заявил: «Денно и нощно я обращаю к Богу свое желание и мольбу о том, чтобы меч не был вложен в ножны до тех пор, пока мы не отомстили врагу (имелась в виду Россия. — Авт.)… Быть побежденным означает быть в Османской империи осужденным падишахом».
Иран из-за феодальной смуты в стране во второй половине XVIII в. и крайнего ослабления потерял свое влияние на Кавказе. Однако в конце века в междоусобной борьбе иранских феодалов победил Ага-Мохаммед, основатель династии Каджаров. Своей главной внешнеполитической задачей Каджары ставили установление иранской власти над всем Закавказьем и частью Северного Кавказа. Первым шагом в этом направлении был поход Ага-Мохаммеда в апреле 1795 г. на Кавказ с целью подчинить Ирану все Закавказье и Дагестан, владетели которых давно уже стали фактически независимыми от Тегерана. Только решительное вмешательство России помешало тогда полному осуществлению этих планов Ирана. А.З. Ионисиани был отчасти прав, когда писал, что «Кавказская война была войной против агрессивных Ирана и Турции, с кичливой настойчивостью пытавшихся захватить весь Кавказ и поработить его». К концу XVIII — началу XIX вв. обстановка осложнилась и тем, что Кавказом к этому времени заинтересовались еще Англия и Франция, активно приступившие с середины XVIII в. к колониальному разделу Азии и Африки. А.В. Фадеев справедливо отмечал, что «завоевательная политика не являлась монополией русского царизма».
Соперники России на Среднем Востоке — Иран, Турция, Англия и Франция — прекрасно осознавали стратегическую и экономическую значимость Кавказа. Колониальное соперничество между Англией и Францией, обострившееся в конце XVIII в. (в период египетского похода Наполеона Бонапарта), распространилось вскоре и на Кавказ. Борьба этих держав за утверждение своего преимущественного влияния в Иране и в Турции в начале XIX в. была одновременно и борьбой за Кавказ. С помощью (и руками) Ирана и Турции англичане и французы стремились остановить процесс укрепления России на Кавказе и самим постепенно закрепиться в этом регионе. Англия пыталась создать обширную колониальную империю на Ближнем Востоке (о чем наглядно свидетельствовало и ее яростное противодействие восточным планам Наполеона), перехватить все пути в Индию и тем самым обеспечить здесь свое безраздельное господство. Поэтому Иран, Турция и Закав¬казье приобретали для Англии важное значение как форпосты для борь¬бы против распространения экономического и политического влияния Франции и России в Передней Азии. Англия и Франция понимали, что, установив свое господство на Кавказе, Россия приобретает не только богатую и стратегически значимую территорию, но и плацдарм, откуда она может принимать активное участие в политическом соперничестве на Ближнем и Среднем Востоке. Даже в моменты самого острого противостояния в Иране и Турции Англия и Франция были солидарны в одном — в антироссийской политике на Среднем Востоке, в нежелании пускать Россию на Кавказ. «Исторические факты со всей несомненностью свидетельствуют, что антирусская политика на Востоке проводилась Англией и Францией неуклонно и последовательно, независимо от их отношений в Европе». Даже подписание русско-английских и русско-французских союзнических договоров практически не влияли на соперничество этих трех держав на Среднем Востоке.
И в начале XIX в., и позже российское правительство в формировании своей кавказской политики понимало и пыталось учитывать заинтересованность западноевропейских держав, особенно Англии, в кавказских делах. «России нечего опасаться за свои владения, — считал Александр I, — пока соседями с той стороны остаются слабые народы, как персияне и турки. Но притаись где-нибудь англичане, доставь горцам артиллерию, научи их военному искусству, и тогда нам будет надо укрепляться уже на Дону. Англичане стерегут нас, не спуская глаз».
Таким образом, в начале XIX в. межгосударственная борьба за Кавказ еще более обостряется — к давним, традиционным соперникам в борьбе за этот регион добавляются европейские державы — Англия и Франция. Не готовые еще (из-за занятости решением территориальных проблем в других районах мира) к тому, чтобы непосредственно вступить в борьбу за Кавказ, Англия и Франция усиленно подталкивают Турцию и Иран к войнам против России (обещая им за это военно-политическую и финансовую помощь), пытаясь помешать утверждению российской власти в этом регионе. Эта нескрываемая и с каждым днем усиливающаяся заинтересованность западноевропейских держав в кавказских делах, втягивание Кавказа в орбиту их внешнеполитических интересов явились важными причинами активизации России в этом регионе. В начале XIX в. российское правительство решило любой ценой установить свое полное господство над Кавказом, т.к. считало недопустимым какое-либо вмешательство соперничавших с ней держав в дела региона, который оно рассматривало как сферу своего влияния и намеревалось превратить в неотъемлемую часть России. Этапным шагом в реализации этой задачи явилось присоединение Восточной Грузии к России в 1801 г.
В кавказоведческой литературе утвердилось мнение, что присоединение Грузии решило и судьбу народов Северного Кавказа. Можно добавить, и всего Закавказья. Но всё это будет не совсем точно.
Есть важный концептуально-методологический принцип, согласно которому Кавказ надо рассматривать как единый культурно-исторический и геополитический регион. Если исходить из этого принципа, то вырисовывается следующая картина: к началу XIX в. российское правительство принимает принципиальное решение об установлении российского господства над всем Кавказом. Исторические обстоятельства сложились так, что осуществление этой программы началось с Восточной Грузии, а затем уже началось покорение Северного Кавказа и остальных районов Закавказья. «После Грузии должен был наступить черед и других регионов Закавказья. В правящих кругах России созрело недвусмысленное мнение, что во “избежание будущих неудобств” российская держава должна установить свою границу с Персией на реке Аракс». «Решительное покорение Кавказа и Закавказья началось с присоединения Грузии», — отмечал А.П. Берже. Но присоединение Грузии к России было бы невозможным, если бы к концу XVIII в. не укрепились значительно позиции России на Северном Кавказе. Создание Кавказской линии, подписание соглашений о подданстве с Осетией, Ингушетией, равнинной Чечней, частью дагестанских владельцев, строительство крепости Владикавказ вплотную приблизили российские границы к Грузии. Это был тот «тыл», пусть еще и ненадежный, непрочный, который позволял России приступить к присоединению Грузии. А последняя стала плацдармом, с которого российская власть стала распространяться по всему Закавказью.
Единоверная Грузия была тогда наиболее последовательным союзником России в Закавказье. Подвергающаяся постоянным нападениям со стороны Ирана и Турции, а также разорительным набегам дагестанских феодалов (в конце XVIII в. от таких набегов только Восточная Грузия ежегодно теряла от 200 до 300 семейств). Грузия в последней трети XVIII столетия настойчиво просила Россию о защите и покровительстве. В 1783 г. в Георгиевске было подписано русско-грузинское соглашение о протекторате России над Восточной Грузией. К сожалению, оно не спасло ее от страшного, разорительного похода Ага-Мохаммеда Каджара в 1795 г. В 1799 г. царь Георгий XII направил в Петербург очередное посольство с ходатайством принять Грузию в российское подданство. Правда, условия, которыми Георгий XII оговаривал это подданство (16 «просительных пунктов»), больше напоминали форму протектората России над Грузией. Так, грузинский монарх просил, чтобы он и его наследники были оставлены на престоле «с титулом царей».
Агрессивные замыслы Ирана и Турции, расширение интересов Англии и Франции на Средний Восток привели к тому, что царское правительство решило перейти на Кавказе к более решительным действиям. Случай для этого был теперь крайне выгодный — грузинский царь сам просил принять его в российское подданство. Это был наиболее безболезненный вариант (с точки зрения возможной реакции Ирана и Турции) утверждения России в части Закавказья. 22 декабря 1800 г. Павел I подписал манифест (с удовлетворением всех условий Георгия XII) о присоединении Грузии к России. Однако пока грузинские послы, перевозившие этот манифест, были еще в пути, 28 декабря 1800 г. скончался Георгий XII, который по планам Петербурга, сам должен был обнародовать этот документ в Грузии. В результате манифест сперва, 18 января 1801 г., был объявлен в Петербурге, а затем, в феврале того же года, в Грузии. В марте 1801 г. был убит российский император Павел I. Поскольку конкретные детали присоединения Грузии к России еще не были определены, вопрос этот на время как бы «повис в воздухе». Новый российский царь Александр I еще не определился окончательно в вопросе с Грузией, как и в кавказской политике в целом. Эти вопросы весной 1801 г. стали предметом серьезных разногласий в высших кругах государственной власти царской России.
В начале своего правления Александр I выступил как либеральный реформатор. К управлению государством были призваны близкие друзья императора, которые и составили «Негласный комитет» — своего рода совещательный орган, ставивший целью разработку плана преобразований в России, включая и новую внешнеполитическую концепцию. В состав этого комитета вошли люди незаурядные и высокообразованные: П.Р. Строганов, воспитанный во Франции, В.П. Кочубей, получивший образование в Англии, князь А.Е. Чарторыйский — «человек выдающегося ума и дарований, тонкий политик», Н.Н. Новосильцев и др. Члены «Негласного комитета» были против присоединения Грузии к России, против активизации кавказского и всего восточного направления российской внешней политики, считая, что это вызовет невыгодные для страны международные осложнения. По их мнению, на данном этапе Россия должна была все свое внимание во внешней политике направить на европейские дела. Эти друзья молодого императора относились «отрицательно к замыслам в Передней Азии; ссылаясь на политическую экономию, они говорят, что такие страны, как Россия, не богатеют от заморских спекуляций; персидские походы напоминают им не о добытых лаврах, а о массе жертв, походами этими поглощенных; ссылаясь на общие политические принципы императора Александра, они указывают, что присоединение Грузии свидетельствует о таком течении, которое не вяжется с задачами культурного обновления России».
Государственный совет Российской империи, в котором видную роль играли титулованные крупнопоместные вельможи екатерининской эпохи — П.А. и В.А. Зубовы, Г. Голицын, П. Лопухин и др., еще при жизни Павла I на своем заседании 17 декабря 1800 г. высказался за присоединение Грузии к России, исходя из того что это необходимо не только для спасения единоверной страны, но и для обеспечения «безопасности» «собственных пределов российских» от Турции и Ирана, а также для «обуздания» «соседственных горских народов». Как видим, здесь речь шла не только о судьбе собственно Грузии, но и о кавказской политике России в целом, в том числе и о дальнейшем отношении к северокавказским горцам. Видя такое расхождение мнений относительно кавказской политики России в высших кругах государственной власти, Александр I продолжает колебаться. Он вновь передает решение вопроса о присоединении Грузии в Государственный совет.
О серьезности разногласий по данному вопросу в российских верхах и о той значимости, которую ему придавал царизм, говорит тот факт, что Государственный совет дважды — 10 и 15 апреля — собирался на его обсуждение. На заседании 15 апреля снова было принято решение о необходимости установления российского подданства над Грузией. Анализ протокола заседания совета еще раз показывает, что здесь речь шла не только о Грузии, но и о дальнейшей политике по отношению к северокавказским горцам, об обеспечении безопасности южных границ России. «Для самой России вредно покидать Грузию. Оставленная своему жребию, земля сия сделается необходимою жертвою соседей своих и христианское в той стране владение истребится. Сие одно уже угрожает границам российским пагубнейшими следствиями… Линия же Кавказская укреплениями своими недостаточна на удержание покушений, кои рано или поздно горцы, скопившись, учинят на пределы российские, чего теперь не дерзают, не имея возможности соединиться и оставляя всегда Грузию у себя в тылу». Государственный совет не исключал, что Грузия в случае отказа России принять ее под свое подданство может быть вынуждена уйти под покро-вительство Турции. Это может иметь для России весьма пагубные последствия, так как Порта по религиозному признаку может объединить всех горцев против русских. И тогда «какими средствами оградить пространство восьми сот верст, — подчеркивается в протоколе совета, — где с российской стороны представляется неприятелю свободный вход в места ровные, ничем не пресекаемые, с неприятельской же — при первом шаге встречаются неприступные горы». Немаловажным совет считал и то, что с присоединением Грузии «обеспечивается полное удобство к обузданию своевольства горских народов». Исходя из всего этого, совет пришел к выводу, что «удержание Грузии под владением российским, сколько для самой той земли, столько и для пользы империи необходимо».
Однако и это решение Государственного совета не заставило Александра I занять окончательную позицию по отношению к Грузии. По-прежнему против ее присоединения продолжали выступать члены «Негласного комитета». В этих условиях Александр I посылает в Грузию с инспекционной целью командующего российской армией на Кавказе генерала К.Ф. Кнорринга. Летом 1801 г. царь получает ряд донесений: графа А.А. Мусина-Пушкина, К.Ф. Кнорринга и записку В.А. Зубова с доводами в пользу присоединения Грузии. Решающее значение для Александра I и Государственного совета по грузинскому вопросу имели донесения Мусина-Пушкина.
Граф Мусин-Пушкин был направлен в Грузию Павлом I для экономической разведки края. Изучив ситуацию в Грузии и на Кавказе в целом, он направил специальные доклады сперва Павлу I, а затем 11 июля 1801 г. — и Александру I, в которых он обосновывал необходимость и выгодность присоединения Грузии к России. Он излагал следующие соображения:
«1. Присоединится земля, изобильная металлами, жатвами и скотоводством.
2. Обеспечится Кавказская линия обузданием горских народов.
3. Откроется обширное поле к торговле персидской и индийской.
4. В случае разрыва с Портою Россия могла бы со стороны Анатолии сделаться страшною как Турции, так и для Персии».
Окончательное решение о присоединении Восточной Грузии или Картли-Кахетинского царства было принято на «шумном» заседании Государственного совета от 8 августа 1801 г. Члены «Негласного комитета», в особенности граф В.П. Кочубей и князь А.Е. Чарторыйский, а также граф А.Р. Воронцов снова решительно выступили против принятия Грузии в российское подданство, считая, что это противоречит российским интересам. «Не надо ни на минуту сомневаться: заседание это имело огромное историческое значение не потому только, что здесь окончательно решена судьба Грузии; но еще больше потому, что здесь столкнулись два мировоззрения, две политические концепции, — писал З. Авалов. — Какая из этих концепций восторжествует в данный момент в России — от чего зависело многое в грядущих судьбах Азии и Европы.
Против империализма екатерининских орлов, не щадивших ни денег, ни людей для достижения порой необходимых, порой только величественных политических замыслов, здесь выступает столь характерная для первого десятилетия царствования императора Александра культурно-гражданственное направление». Тем не менее большинство Государственного совета и на этот раз выступили за присоединение Грузии. Александр I поддержал это решение и 12 сентября 1801 г. подписал манифест об установлении российского подданства над этой страной. Колебания Петербургского двора кончились, и Россия переходила в решительное наступление на Кавказе.
Таким образом, определение основ кавказской политики России в начале XIX в. стало важной составной частью выработки общей внешнеполитической концепции страны, «борьбы между сторонниками и противниками реформ», которая «шла в самой верховной власти, порой принимая острый характер».
Гапуров Ш.А., Гациева Т.И. Кавказская политика России в начале XIX в. // Юг России и сопредельные страны в войнах и вооруженных конфликтах: материалы Всероссийской научной конференции с международным участием (Ростов-на-Дону, 22-25 июня 2016 г.) / [отв. ред. акад. Г.Г. Матишов]. — Ростов н/Д: Изд-во ЮНЦ РАН, 2016.С. 224-231.
