Махаджирство (переселение в Турцию) было тяжелым испытанием для адыгских народов и трагическим событием в их исторической судьбе. Много трудностей и невзгод перенесли они во время переезда. Перевозка велась на зафрахтованных для этого перехода сотнях небольших судов-кочерм, барок и самдалов османских контрабандистов и торговцев, взимавших за это большую плату (часто молодыми невольницами).
В 1863-1864 гг. не менее 10 тыс. женщин и мальчиков с Северо-Западного Кавказа было продано в рабство, а за красивую черкешенку на рынках Османской империи можно было взять 50 тыс. пиастров (8 тыс. гульденов) (1). Многие переселенцы грузились в страшной тесноте и давке на русские или иностранные парусные суда и пароходы. Перегруженные лодки часто тонули; бывало и так, что старые переполненные барки имели пробуравленное дно и затоплялись будто бы случайно сразу после выхода в море вместе с людьми, а плата за перевозку оставалась в карманах безжалостных дельцов (2). Многие переселенцы погибали в пути, а заболевших живыми выбрасывали за борт. На берегах Анатолии скапливались огромные толпы голодных и полураздетых людей, покрытых тряпьем и паразитами. Тысячи их гибли от тифа и других болезней. Истощенные лишениями, переселенцы в ожидании прихода турецких и других судов умирали на берегу массами.
«Поразительное зрелище представлялось нашим глазам по пути, — сообщал очевидец событий, — разбросанные трупы детей, женщин, стариков… изможденные голодом и болезнями переселенцы, едва поднимавшие ноги от слабости, падавшие от изнеможения… Живым и здоровым некогда было думать об умирающих; турецкие шкиперы из жадности наваливали, как груз, черкесов, нанимавших их кочермы до берегов Малой Азии, и, как груз, выбрасывали лишних за борт при малейшем признаке болезни» (3).
Кавказская администрация предприняла меры по ликвидации очагов холеры. За счет казны больным оказывалась медицинская помощь. В Константиновский пост был командирован медик, отправлены госпитальные палатки для размещения больных. На каждого больного предполагалось выдавать в сутки по фунту белого хлеба, по 1/2 фунта говядины, пшено и соль. Эта мера оказала известное воздействие на умы горцев. В то время как в Турции свирепствует тиф, и там они предоставлены сами себе, здесь, на родине, которую они бросают, русское правительство оказывает помощь больным, рассуждали махаджиры. Эти сопоставления были не в пользу махаджирства, они начали понимать ошибочность совершаемого ими поступка.
Тяжести и невзгоды махаджиров усиливались в пунктах высадки (Самсун, Трапезунд, Варна и др.). Исполняющий должность вице-консула в Варне сообщил 18 декабря 1863 г. русскому поверенному в Константинополе: «Предполагалось отвести в Варну еще 800 душ, причем все больные». В связи с этим начальник карантина и врач попытались вернуть судно с больными обратно. Переселенцы болели тифом, чесоткой, холерой, лихорадкой. Как отмечают очевидцы, все «были голые и босые». Такая же жуткая картина наблюдалась и на других кораблях. «Когда, — сообщает очевидец, — начали высаживать пассажиров, оказалось, что они были голыми, босыми, истощенными, больными и едва полуживыми… и, наконец, вывезли около 46 трупов, умерших за одну ночь на пароходе черкесов» (4).
Массами гибли махаджиры и на турецкой территории. Спустя шесть лет, в 1871 г., после массового переселения адыгов в Турцию, в газете «Всемирный путешественник» сообщалось: «Через год две трети из них умерли от холода, голода и заразительных болезней; из 22 000 эмигрантов, поселившихся около Батуми, осталось только 7000;
из 30 000 человек, поселившихся около Самсуна, осталось только 1800 и т. д. Люди умирали тысячами, что касается детей, то эти несчастные создания продавались как товар: доход, который извлекали из этого некоторые паши, дает основание думать, что этот народ преднамеренно морили голодом» (5).
Эти факты подтверждают многочисленные документы. Вице-консул в Трапезунде А.
Н. Мошнин писал 28 декабря 1863 г. начальнику штаба Кавказской армии А. П. Карцеву:
«Переплыв в зимнее время Черное море, изнуренные морской болезнью, холодом и голодом, они не встречают здесь тех забот, какие бы должны быть им оказаны местными здешними властями… Отсюда и та ужасающая смертность… 1/4 на всю численность выселенных». Русский консул неоднократно обращал внимание турецкого генерал-губернатора на тяжелое положение переселившихся. На замечания консула местные власти отвечали, что им дела нет до черкесов. Кажется, паша «того мнения, — писал консул, — что ему самому дела нет до этих несчастных» (6).
Исследователи утверждали, что почти половина отправившихся в Турцию черкесов и других погибли в пути, т. е. из 500 тыс. переселенцев погибло 250 тыс. «Едва ли половина отправившихся в Турцию прибыла к месту.» (7).
Черкесов-махаджиров отправляли в разные районы Турции, и в основном в места, которые были малопригодны для жилья. Многие были поселены в пограничных районах Турции с Россией между реками Чолок и Чорох вблизи Гурийской кордонной линии (8). А другие 4 тыс. семей черкесов были размещены в пограничных с Ахалцихским уездом деревнях. Местное население запротестовало. Черкесам было предложено перейти во внутреннюю Турцию, но они отказались. Затем им предложили переселиться в Ливан, но тяжелое материальное положение не позволило им отправиться в дальний путь. В итоге большинство из 4 тыс. семей переселилось в Кахабирский санджак, расположенный между Аджарией и Батумом, где жили турецкоподданные куртины. Впоследствии многие переселенцы оказались в Египте, Сирии, Иордании, Ливане, на острове Кипр.
В чужой стране черкесы попадали в исключительно тяжелое материальное положение. Родители вынуждены были продавать своих детей турецким пашам за назначенную плату. Летом 1863 г. можно было приобрести 10-ти или 12-летнего ребенка за 30-40 руб. (9). Невольничий рынок становился популярным: турецкие паши покупали красивых черкешенок для того, чтобы дарить вышестоящим константинопольским пашам. На этом деле большие барыши выручали всякие дельцы и темные люди. Черкесские князья и дворяне, со своей стороны, тоже активно поддерживали торговлю невольниками. Турецкое правительство в одно время решило запретить подобную торговлю. В ответ в лагере при Сарыдаре вспыхнуло такое сильное неудовольствие, что паша «поспешил убраться, дав горцам обещание не стеснять более их торговли невольниками» (10).
Оказавшись в безвыходном положении, переселенцы стали поступать в турецкую армию. Турецкое правительство объявило им, что в рекруты могут идти только юноши или неженатые черкесы.
Не все переселенцы могли понять сущность совершившейся трагедии. Но были и такие, которые, вкусив от «райской жизни» подвластной султану империи, потянулись обратно на родину. В июле 1864 г. 100 семейств шапсугов обратилось с просьбой о возвращении на родину к русскому консулу в Константинополе. Вслед за этими поступило 100 заявлений от натухайцев, находившихся в Самсуне (11).
Тяжелое положение, в котором оказались переселенцы, убедило их на практике, что они были обмануты и совершили роковую ошибку. Еще раньше, в 1863 г., делегаты от 100 осетинских дворов, переселившихся в Турцию и разочаровавшихся в своем поступке, обратились к русским властям с просьбой разрешить им вернуться на Кавказ. Бимбулат Згоев, Гебош Джанги-оглы и Джордж Бадов от имени 100 дворов дали согласие поселиться в Ставропольской губернии на условиях, предложенных возвратившимся из Турции ногайцам (12).
В начале 1865 г. черкесы, поселенные в Джанике, послали делегацию в составе князей Мустафы Адока, Мустафы Кофу, Дагура-Паши и натухайца Ахмеда Спано к русскому консулу в Трапезунде Мошнину. Они передали ему письмо, адресованное русскому императору. Черкесы умоляли Александра II разрешить им возвратиться в Россию. В письме рассказывалось о лишениях и невзгодах, переносимых махаджирами. Просители изъявляли согласие на все условия, за исключением двух: перемены веры и поставки рекрутов в армию (13). Такие письма и жалобы во множестве поступали в адрес русского посла в Турции. Некоторые махаджиры соглашались даже принять христианство и жить в Сибири. Другого выхода они не видели, ибо положение горцев в Турции «со дня на день ухудшалось», как было отмечено в письме русского консула в Трапезунде (14).
Переселение обернулось для горцев подлинной трагедией, оно было их жестокой ошибкой. Нельзя снимать ответственность за это с политики царизма на Кавказе, но в огромной мере она лежит на Османской империи, на алчных адыгских князьях, боявшихся лишиться крепостных и рабов, на мусульманском духовенстве, разжигавшем религиозный фанатизм, на агентах западных держав.
1. Дзидзария Г. А. Указ. соч. С. 266; Чирг А. Ю. Указ. соч. С. 26, 35.
2. Дзидзария Г. А. Указ. соч. С. 224.
3. Дроздов И. Последняя борьба с горцами Западного Кавказа // КС. Тифлис. 1877. Т. 2. С.
456-457.
4. ЦГИА ГССР. Ф. 416. Оп. 3. Д. 1096.Л. 3.
5. Там же. Ф. 545. Оп. 1. 1864 г. Д. 63. Л. 23-24 об.; Берже А. П. Указ. соч. С 354;
Переселение горцев в Турцию: Сб. документов/Сост. Г. А. Дзагуров. Ростов н/Д. 1925; Касумов А. X. Разные судьбы. Нальчик, 1967.
6. ЦГИА ГССР. Ф. 545. Оп. 3. Д. 1096. Л. 7.
7. КС. Тифлис, 1887. Т. 11. С. 456-457.
8. ЦГИА ГССР. Ф. 416. Оп. 3. Д. 149. Л. 10.
9. Там же. Д. 1102. Л. 2.
10. Кавказ. 1864. 12 июля.
11. Там же.
12. ЦГИА ГССР. Ф. 416. Оп. 3. Д. 1095. Л. 1.
13. Там же. Д. 1124. Л. 1-2.
14. Там же. Д. 1114. Л. 25.
