Дударев С.Л., Дударев Д.С.
Пестрота одежды, форм, моды чрезвычайно разительна в Пятигорске, оттого что кроме русского и европейского покроя можно видеть и азиатский. По вечерам бульвар наполнен прогуливающимися; близ Николаевских ванн играет военная музыка; тут я в первый раз услышал «Норму». Офицеры в черкесском наряде гарцуют на славнейших черкесских конях. Раз в неделю бывают собрания, танцуют здоровые и больные, играют в карты, как везде. Машук служит хорошим местом для прогулки, на вершине Эолова арфа немного расстроена; посетители охотно ездят за город семь верст в Шотландскую колонию.
А.Е. Розен.
Крепость Грозная была тогда не то, что теперь; тогдашний форштадт ее состоял из небольших домиков с глиняными полами, маленькими окнами, русскою печкой и баснословным множеством блох и тараканов. Во время дождей сношения между офицерами только и могли поддерживаться верхом, потому что все улицы были до того полны грязью, что лошади с трудом переступали. АПК
Железноводск, помоему, еще лучше Пятигорска, хотя не так обстроен и не имеет тех удобств для материальной жизни. Он весь лежит в горах, покрытых тенистым вековым лесом. Извиваясь, красивые дорожки приведут вас непременно к какому-нибудь целительному ключу, бьющему из ребр отвесных гор. Сюда должен удалиться человек, который ищет уединения…
Н.И. Лорер.
После подавления восстания 14 декабря 1825 года и сибирской ссылки отправленными на Северный Кавказ оказалось более 20 декабристов. Их прибытие происходило этапами в разные годы. Одним из первых среди декабристов, на Кавказе еще
до восстания побывал В. К. Кюхельбекер. Последними на Северный Кавказ прибыли А. И. Гагарин и А.Н. Суггоф. На протяжении более чем полувека они имели возможность с разных сторон оценивать северокавказскую действительность. Декабристы посетили все крупные города Северного Кавказа (Ставрополь, Кизляр и др.) и оставили множество интересных наблюдений о них.
О городе Моздоке (получил статус уездного города Кавказского наместничества в 1785 г.), через который «первенцы свободы» из Сибири попадали на место службы, оставил довольно разнообразные сведения А.П. Беляев. Он оценил его как «довольно значительный по своей торговле и довольно многолюдный». И действительно, Моздок, участвовавший в мировом экономическом обмене, превосходивший Кизляр по стоимости торговых сделок через него, был важным военно-политическим пунктом России на Кавказе. Пребывание декабриста в Моздоке — 1840 г. — приходится на время подъема производительных сил города. Александр Петрович отметил развитую городскую торговлю. По его словам, «лавок с товарами такое множество, что редко найдешь столько в губернском городе».
В Моздоке в 1838 году численность населения составляла 5600 человек, большинство из которых, по мнению декабриста, занималось шелководством. Одной из основных этнических групп города того времени являлись армяне, которые в отличие от грузин, осетин, кабардинцев и «католиков» (поляков) обладали рядом привилегий (освобождались от постоя, от податей, им отводили земли и угодья).
Улицы города, как утверждал А.П. Беляев, были «правильные и широкие». Городские власти строго следили за тем, чтобы улицы имели длину 40 саженей, а ширину — 8о. Кажется преувеличением факт, отмеченный А. Беляевым, что в городе было «много больших деревянных и каменных домов». По словам одного из местных жителей, даже в 1850 году в Моздоке «не было ни одного порядочного каменного дома». А 16 лет спустя, в Моздоке насчитывалось всего 44 кирпичных дома из 1602 — общего количества строений. А. П. Беляев отмечал, что «внутри домов они (армяне. — Авт.) живут по-восточному». Однако наблюдались и заимствования в области материальной культуры у русских. В комнатах присутствовали диваны, зеркала и пр. Процесс распространения элементов российской культуры на Северном Кавказе интенсифицировался как раз в первой половине XIX века. Его можно наблюдать и на примере того, что в Моздоке, по словам Беляева, все армяне-мужчины, и немногие из женщин говорили по-русски.
Подробно описано в «Воспоминаниях» сосланного «интересное зрелище» — ловля леса, плывшего по течению Терека. В то время (вторая четверть XIX века) в Моздоке шла интенсивная застройка города и, судя по тому, что моздокчанам приходилось рисковать собственной жизнью ради удачного исхода дела, нехватка в строевом и отопительном лесе была очень острой.
В Моздоке развивались не только градостроительство и торговля, но и просвещение. Здесь существовал ряд училищ, где обучалось местное население. Беляев и его попутчики из любопытства задали армянским детям «несколько вопросов из арифметики, географии и русской грамматики и убедились, что учат или учили тогда с толком, а также давалось им (учащимся. — Авт.)… хорошее нравственное направление». Декабристы оставили сведения и об одежде армян — горожан, живших в Моздоке.
По мнению Н.Н.Великой, проанализировавшей статистические и архивные данные, Моздок в рассматриваемый период мало чем отличался от «среднестатистического» города тогдашней центральной России, что еще раз подтверждает верность многих наблюдений декабристов.
Другим городом, где побывали многие декабристы, был Пятигорск. А. Е. Розен, лечившийся здесь в 1839 г. Дал ему положительную оценку, отметив серьезный потенциал как курортного города, имевшего, однако, ряд проблем, препятствовавших его быстрому развитию. По словам А. Е. Розена, «если город и число жителей увеличились не довольно скоро и значительно, то причиною тому не минеральные воды, не врачи местные, не климат, но дальнее расстояние, неудобства на пути от самого Харькова, по донской земле, где не было станций для ночлега…., расходы на пути». Отдельно декабрист отмечал отсутствие «сообщения по железной дороге» к Пятигорску. В то же время Розен положительно отнесся к мерам, предпринимаемым правительством, по содействию «к пользе и украшению города». В больнице Пятигорска работало много здешних докторов. При минеральных источниках и расквартированных на месте войсках, также находились и приезжие врачи, которых было меньше. Правда, не все они отличались профессионализмом. Так, А.Е Розену после неправильного курса лечения пришлось менять врача. Дело в том, что «свойства минеральных вод и методы их изучения еще только начинали подвергаться научному изучению, а потому не обходилось без ошибок и ущерба для здоровья больного».
Через 2 года (в 1841 г.) в Пятигорске побывал Н.П. Лорер. Он в свою очередь отметил, что в это время «съезды на Кавказские воды были многочисленны со всех концов России», то есть жители не только «южной России», как ранее утверждал Розен, могли пользоваться благами города. Неужели ситуация так изменилась за 2 года? Вряд ли, если учесть, что основную массу населения, прибывавшего в Пятигорск на постоянное место жительства, составляли направленные сюда военные. В Пятигорске к концу 30-х гг. они составляли 6о,6% населения.
Отличительной чертой жителей города, отмеченной обоими декабристами, была «пестрота одежды, форм, моды». Это объясняется тем, что в числе отдыхающих были посетители из «степных губерний, немного из обеих столиц, а всего более было офицеров Кавказского корпуса».
Экономической основой города, справедливо замеченной ссыльными, были минеральные воды, которые «не уступают в целебных силах никаким другим водам в мире». Подробное описание применения целебных вод встречаем у Розена, который уже после 5 ванн почувствовал, как «больное место хрустело и постепенно вытягивалось», и «вода притом сильно очищала желудок».
По-другому выглядели крепости, не являвшиеся городами. Вот что говорил А. Е. Розен о Пришибской крепости: «Земляной окоп с четырьмя бастионами, окружающий казарму, два-три дома и духан, или постоялый дом или кабак». При этом декабрист отмечал Пришибскую крепость как типичную на «военной дороге». Гарнизон крепости состоял из «одной или двух рот, из двух офицеров и доктора». Гарнизон выполнял также функции охраны «проезжающих», конвоируя их.
Закономерна другая особенность, отмеченная декабристом: «В Чечне, в Дагестане, в местах частых набегов, где устроены такие же крепости, там офицеры и солдаты, кроме себя и неприятеля, никого не видят …а если нужда велит идти за дровами или пищею и кормом, то выходят не иначе как с вооруженными проводниками». Движение с военными предосторожностями, по словам декабриста «не походило на путешествие по своей земле и в мирное время». Хотя были и кре¬пости — как Анапа (статус города получила в 1846 г.), которые составляли «против горцев и азиатских народов вообще…оплот совершенно надежный».
Курортом, популярным среди декабристов был Кисловодск, получивший статус города лишь 13 ию¬ня 1903 г. После курса лечения в нем «малосильные» становились «богатырями».
Описания городов и крепостей Северного Кавказа полны художественных зарисовок местностей, так как некоторые из декабристов были «страстными любителями природы» и поэтому с любовью описывали окружающую их действительность. Одни из самых красочных наблюдений были сделаны в городах и крепостях Кавказских Минеральных вод, что, безусловно, повлияло на познание российским обществом этих, в будущем известных курортов.
Крепость Владикавказ приобрела статус города в 1861 г., хотя у декабристов мы встречаем упоминания о ней, как о городе. А. П. Беляев выделял несколько факторов, придававших Владикавказу вид современного города, это: «грузинская и полковая церковь, обширный гостиный двор, значительная торговля». А.Е. Розен выделял Владикавказскую крепость среди остальных, как город по критерию ее населенности. М.А. Назимов, как и другие декабристы, не имевшие стабильности в материальном отношении, порой голодавшие, сравнивая жизнь в Прочноокопе и Владикавказе, отмечал последнюю как сравнительно дешевую. Таким образом, несмотря на некоторые различия воспоминаний декабристов друг с другом и с иными источниками, в оценке некоторых явлений, их мемуары не теряют научной ценности. В городах и крепостях, которые они посетили и где служили, ими был отмечен положительный потенциал торговли, которая придавала «значительность» и «оживленность» местам их пребывания, и указывала на их дальнейший рост, способствовала налаживанию добрососедских отношений с народами Северного Кавказа.
С помощью городов, построенных в этом регионе российским правительством, у декабристов складывалось ощущение «домашности», сглаживались контрасты северокавказской действительности.
