Клычников Ю.Ю.
Любая война всегда нуждается в разведке. В силу специфики своей деятельности опасная и трудная деятельность разведчика часто остается неизвестна большинству современников, да и историки далеко не сразу могут найти свидетельства, повествующие о незримой работе. Чаще всего сведения о секретных операциях исчезают вместе с участниками тайного фронта, и далеко не все факты их биографии оставляют след на бумаге. Не стали исключением и жизненные перипетии российских лазутчиков, внесших свой немалый вклад в победу русского оружия над фанатичными приверженцами мюридизма. Широко известен подвиг Ф. Ф. Торнау, который, будучи захваченным в плен во время производимой им разведки, сумел вырваться из неволи и оставил интересные и информативные мемуары о своих приключениях. Но это скорее исключение, чем правило. Примечательно, что при неослабевающем внимании исследователей к событиям т.н. «Кавказской войны» обобщающих монографических работ, освещающих эту проблему, до сих пор не существует.
Хотя в последнее время и появляются статьи и очерки, касающиеся данного вопроса, а отдельные сюжеты, связанные с деятельностью лазутчиков включаются в работы, посвящённые изучению боевых действий в регионе, но все они носят мозаичный характер, не позволяют нарисовать целостную картину указанного явления. Даже в обобщающих трудах, рассматривающих военное дело горцев, не встречаются разделы, касающиеся этого аспекта. Возможно, создать такой труд и не получится, учитывая скудость источниковой базы обозначенной темы, но усилия в данном направлении, безусловно, нужны, и любой материал, вводимый в научный оборот, имеет большое значение.
В этой связи обращает на себя внимание информация о неком Федоре Афанасьеве, который оказался весьма ценным информатором для кавказского командования, т.к. входил в число доверенных людей известного наиба Магомет Амина, присланного имамом Шамилем для распространения своих идей среди горцев Северо-Западного Кавказа. Впервые информация о нем появилась 3 июня 1853 г. в письме командующего Черноморскою кордонною линиею полковника Якова Герасимовича Кухаренко к вышестоящему начальству – генералу от кавалерии, командующему войсками на Кавказской линии и в Черномории Николаю Степановичу Завадовскому. Я. Г. Кухаренко сообщал, что этот «в прошлом беглый солдат, который, раскаиваясь в своем поступке, желает теперь загладить оный с тем, чтобы отравить Магомета Амина, для чего просит прислать ему чрез соучастника его узденя Ахмета яду и сонных капель». Примечательно, что данное письмо в верхнем правом углу содержало весьма существенную приписку «Весьма секретно. В собственные руки», что лишний раз свидетельствует о важности и конфиденциальности той информации, которой Я. Г. Кухаренко делился.
Сам информатор обратился к полковнику в записке от 16 мая, в которой и излагал свое пожелание верной службой заслужить прощение за былые проступки. Называя себя «потерянный человек чрез свою молодость», он хотел «все свои проступки затереть тем, что который Российской державе вред большой делает горский новый прибывший наиб, и он бунтует всех горцев» будет им ликвидирован. Задача эта была не простая. Имея немало врагов среди черкесов, Магомет Амин опасался за свою жизнь и не подпускал к себе никого, кроме «гаджиретов верных».
Видимо, сам Федор Афанасьев пользовался доверием подозрительного наиба, а потому просил Я. Г. Кухаренко: «поверьте сему узденю Ахмету Залеждееву, что он это всё верно сдержит, ибо надо наградить сего узденя Ахмета чином, то он будет стараться с Федором Афанасьевым гаджеретом известь подлых хищников и пришлите яду, от которого может пропасть и сонных капель для приближенных его слуг, сколько нибудь денег с сим подателем Ахметом дворянином.
Ваше В[высоко] Пр-во я бы желал и больше, но вы знаете, что это не в России, и ежели желаете при себе видеть Федора Афанасьева гаджерета, то дайте ответ и с сим подателем я прибуду…
Ваше Пр-во прошу покорно не задерживать сего ответа, ибо наиб скоро будет на Пшекупсе, срок день мая 21 дня».
Командование сочло нецелесообразным сразу довериться незнакомому человеку, и Я. Г. Кухаренко решил лично встретиться с ним. Со слов самого Якова Герасимовича, «возвратящийся добровольно из бегов от горцев рядовой Федор Афанасьев (по-азиатски Марсибек) первый раз явился ко мне еще в июле месяце 1853 г. с раскаянием за сделанный им поступок, обещал, если ему дозволено будет остаться за Кубанью еще на некоторое время, загладить свой поступок службою лазутчика, так как он, находясь… в числе приближенных лиц к Магомет Амину, имеет средство сообщить нам самые верные сведения о намерениях наиба и обо всем происходящем за Кубанью и кроме того постарается передать в наши руки беглых казаков Кавказского линейного войска, служащих первыми вожаками у горцев для скопищ и грабительских партий в наши пределы.
На этом основании и с воли Г. Командовавшего войсками генерала от кавалерии Завадовского, я разрешил Афанасьеву оставаться до времени за Кубанью, для выполнения своих обещаний. С этого времени он являлся ко мне постоянно, сообщав верно обещанные им сведения, а 28 сентября этого же 1853 года, выдал беглого казака Кавказского линейного казачьего войска, именовавшегося у горцев Смелем…».
Примеры казаков-перебежчиков, которые в силу разных жизненных обстоятельств оказывались среди «немирных» горцев были не единичны. Среди них было немало тех, кто становился злейшим врагом своих соотечественников. Прекрасно ориентируясь в том, как охраняется кордонная линия, не вызывая подозрений у местных жителей, такие ренегаты были наиболее опасным противником для населения порубежья.
Обстоятельства захвата Смеля сохранились благодаря достаточно подробному рапорту на имя командующего Черноморскою кордонною линиею от 28 сентября 1853 г., подготовленного атаманом станицы Пашковской урядником Падалкой, который и осуществил вместе со своими казаками поимку опасного преступника. Из документа мы узнаем, что «переехавший из за Кубани между Павловским и Малолагерным постами в Пашковской батареи на нашу сторону по билету Вашего Превосходительства от 4-го прошедшего августа за № 23 чеченец Маразбек (он же Федор Афанасьев), явясь сего числа утром в сие правление секретно объявил, что за Пашковскою станицею между ветряными мельницами он оставил… товарища – гаджирета Смеля, в ожидании доставления им, Афанасьевым, ему, Смелю, из станицы съестных припасов и хмельных напитков; а потому просил сие правление о принятии всевозможных мер по взятии его и предании в руки правительства как русского изменника, служившего горцам предателем разных станиц Кавказского линейного казачьего войска и в других неприязненных противу России поступках.
Почему правление сие ту же минуту распорядилось предоставить ему, Афанасьеву, всевозможныя средства к задержанию того изменника под каким ни будь видом вблизи станицы, а сам станичный атаман с судьей, собравши конновооруженных одного урядника, четырех казаков и пять таковых пеших, зараз же по следам Афанасьева скрытными местами, отправившись за станицу и с надлежащими осторожностями возле оной предпринятыми, схватив их обоих Афанасьева и Смеля, пьющих водку, под ветряною мельницею, с сохраненными под оною уздечкою и бордюгом доставили в сие правление». Обращает на себя внимание тот факт, что у Смеля был обнаружен билет, выданный Магомет Амином, свидетельствующий о важности данного ему поручения и немалом статусе плененного.
Это был безусловный успех русского лазутчика, сумевшего нейтрализовать опасного врага. Я. Г. Кухаренко отмечал, что «Афанасьев в продолжении всего этого времени был весьма полезен, и я видел в нем верного и неутомимого агента моего, неутомимо выполнявшего все мои приказания, к чему он имел еще те удобства, что будучи женат за Кубанью на гречанке, считался уже туземцем и не мог навлекать на себя подозрения в сношениях с нами».
Однако долго так продолжаться не могло. Находившийся настороже наиб стал подозревать Федора Афанасьева в обмане и приказал установить за ним слежку. Надо отметить, что информаторов у «немирных» черкесов на русской стороне было немало. Уже давно кавказское командование отме-чало, что «некоторые непокорные горцы, не только ближние, но и дальние… вместе с притворнопредданными нам, под видом сих последних и объявляя необходимость будто бы их для свидания с родственниками своими, живущими якобы в Черномории… получают на то дозволение и на следование туда и обратно билеты; куда проезжая… проживают в сих станицах очень долго; разъезжают между тем беспрепятственно по всем местам и даже по кордонной линии, вместе с жителями сих станиц, путеводительствующими им в этом, и высматривают всё; по возвращении же своём на свои жительства, передают всё, ими виденное, и производят возмущение…». Таким образом, провал попавшего под подозрение агента был вопросом времени.
Возникшее «сомнение в выдачи изменника Смеля, было возведено на него; хамышейцы, видевшие Афанасьева у берегов Кубани, донесли приближенным Магомет Амина, и его подозревали в сношениях с нами, но для убеждения тайно искали более ясных доводов. Случай скоро представился. В одно время именно с января месяца сего года, Афанасьев ехал ко мне с сведениями, был встречен на пути хамышейским пши Пшекуй Крымчерионом (?), имевшим поручение схватить Афанасьева, и он едва успел спастись бегством… а родственник его, ехавший с ним же, был ограблен. С этого времени Афанасьеву нельзя было показаться за Кубанью, и его искали уже по приказанию Магомет Амина для смертной казни…».
Лазутчик вынужден был остаться на русской стороне, чтобы попытаться вернуть свою семью, оставшуюся за Кубанью. В своем обращении к начальнику правого фланга Кавказской линии ггенерал-майору Николаю Ивановичу Евдокимову от 20 июня 1854 г. Я. Г. Кухаренко рекомендовал Ф. Афанасьева как человека хорошо знакомого с местностью на р. Белой, а потому полезного в качестве проводника. Кроме того, он писал, что «сообщая обо всем этом Вашему Праву я священным долгом поставляю себе покорнейше просить ходатайства Вашего о прощении поступка Афанасьеву – заключающегося в побеге к непокорным горцам, в том внимании, что кроме добровольного возвращения его, слагающего с него уже наказание на основании Высочайшей воли объявленной отношением Военного министра к г. главнокомандующему Кавказским корпусом, от 1-го января 1852 года за №3, он в последнее время своими услугами был истинно полезен делу укрепления Черноморской кордонной линии».
Как в дальнейшем сложилась судьба Федора Афанасьева, выяснить не удалось. Сумел ли он спасти своих родных, продолжил ли службу – остается лишь догадываться. По косвенным данным можно предположить, что в юности он дезертировал из части и бежал к чеченцам, где и жил некоторое время, видимо, приняв ислам. По крайней мере, его прозвище чеченец Марсибек (Миразбек, Муразбек, Маразбек), встречающееся в деле, порождает такую гипотезу. Затем он оказался на Северо-Западном Кавказе, возможно, прибыв сюда вместе с Магомет Амином и входя в число приближенных к нему муртазеков. Что побудило этого человека, рискнувшего жизнью и участью своей семьи, предложить сотрудничество российскому командованию, также неизвестно. Сведениями об этом мог бы владеть близко знавший и ценившей его Яков Герасимович Кухаренко, но ему судьба шансов оставить воспоминания не дала. Почти в конце войны он попал в плен и умер в 1862 г. в одном из горских аулов. И лишь сохранившееся в Государственном архиве Краснодарского края дело «Переписка о чеченце Маразбеке (Федоре Афанасьеве) и его подвигах» приоткрывает перед нами одну из трагических и одновременно героических страниц кавказской старины…
Источник: Журнал «Гуманитарные и юридические исследования». 2016. №4. С. 69-73.
