В статье изучены взгляды представителей дореволюционной адыгской интеллектуальной элиты на проблему взаимоотношений Кабарды и России в XVI-XIX вв. В частности, в ней проанализированы работы И. Атажукина, Ш. Б. Ногмова, Хан-Гирея, В. Н. Кудашева, Б. Шарданова и других авторов. Представители национальной интеллектуальной элиты выступали за единение адыгских народов с Россией, за взаимовыгодное российско-адыгское сотрудничество во всех сферах общественной жизни. При этом они являлись противниками применения насилия по отношению к северокавказским народам, в том числе к адыгам, и призывали к поиску мирных способов присоединения горских обществ к России.
Одной из главных задач политического руководства страны на протяжении всей истории становления и развития Российского многонационального государства являлась разработка практических механизмов мирного сосуществования и взаимодействия в рамках одного полиэтнического пространства. Особого внимания в данном контексте заслуживают российско-кавказские взаимоотношения. Историки, развивая или отвергая сложившиеся в имперской и советской историографии представления, приступили к новому прочтению документальных материалов, отражающих сложный характер российско-кавказского исторического взаимодействия, в том числе взаимоотношений Кабарды и России в XVI-XIX веках. Историографический анализ проблемы позволит определить степень ее изученности, проследить процессы преемственности и инноваций в исторической науке, определить круг вопросов, нуждающихся в дальнейшем изучении.
Региональная общественно-политическая мысль зародилась в начале XIX века под воздействием русской и европейской культур, своеобразно преломив их главные ценности через призму задач национального развития .
Для горской интеллигенции 60-70-х гг. XIX века, как и для российской, отстаивание европейских идеалов свободы являлось доминирующей чертой мировоззрения, но европеизация в ее понимании должна была привести, по утверждению С. А. Айларовой, не к разрыву в культурно-исторической преемственности Северного Кавказа, а к гармонизации либеральных форм жизни и сознания с сохранением национальной специфики местных культур.
С точки зрения З. Я. Емтыль, генезис адыгской национальной интеллигенции носил нетрадиционный характер, поскольку первостепенная роль в ее формировании принадлежала не социально-экономическим и культурным процессам, а сложным социально-политическим изменениям, связанным с утверждением российского господства в регионе. В условиях адаптации к новым общественно-политическим реалиям в среде адыгов и других этнических общностей возникла потребность в выделении такой социальной группы, которая была способна выработать новые общественно значимые идеи, направленные на формирование ценностных основ их существования и дальнейшего развития. Как полагает М. А. Кошев, горская интеллигенция выступила своеобразным катализатором процесса национального самоопределения северокавказских народов и стремилась использовать благоприятный политический момент для национально-демократического развития региона.
Местная интеллектуальная элита выступала посредником между имперской властью и этническими группами в период масштабных общественных преобразований второй половины XIX века. Модернизационной идеологией, которую исповедовали представители северокавказской интеллигенции, в том числе и кабардинской, являлось просветительство. В нем виделся главный фактор перестройки местных обществ на новых гражданских началах.
Российско-кавказские взаимоотношения рассматривались интеллигенцией XIX века через призму просветительской теории общественного договора. Процесс вхождения Северного Кавказа в состав Российской империи осмысливался «как исторически выстраданная форма обретения местными народами безопасности и общественного порядка, гражданственности, европейски-развитых государственных норм».
Проблема присоединения Кабарды к России так или иначе поднималась в работах Измаила Атажукина, Шоры Ногмова, Хан-Гирея, Адиль-Гирея, Владимира Кудашева и других представителей адыгской интеллигенции. Они отмечали важность политической ориентации адыгов на Москву в середине XVI века, ставшей следствием военной опасности со стороны турок и крымских татар, и видели возможность дальнейшего культурного развития кабардинского общества в дружбе и сотрудничестве с Российским государством.
Генерал-майор Ф. А. Бекович-Черкасский и полковник Г. Х. Гасфорт в своем рапорте на имя главнокомандующего на Кавказе И. Ф. Паскевича подчеркивали, что главной целью российской политики в отношении местного населения является водворение «спокойствия между всеми доселе полудикими племенами», учреждение «возможного гражданского образования» и превращение горцев в «мирных и полезных подданных Его Императорского Величества».
«Полезный чиновник» Ш. Б. Ногмов в установлении российско-кабардинских связей особое значение придавал деятельности князя Темрюка Идарова, усилиями которого было достигнуто соглашение 1557 г. о союзе Кабарды с Московским государством.
По данным Хан-Гирея, по Кучук-Кайнарджийскому договору 1774 г. Кабарда приобрела статус подданной России. Фактическое её завоевание автор связывает с деятельностью А. П. Ермолова, с экспедицией 1821 г., отправленной в Кабарду «для выселения их аулов на равнины и очищения подножья гор от скопища грабителей, производивших набеги на русские границы».
Подполковник Казы-Гирей в своем письме и докладной записке наместнику Кавказа М. С. Воронцову подчеркивал, что только «из пользы России… может истечь благо» для адыгов. Офицер неоднократно заявлял о необходимости поиска мирных способов завоевания региона, благодаря которым у горцев «ослабится ненависть к русским и родится доверие».
Опираясь исключительно на помощь и поддержку Москвы, подчеркивал В. Н. Кудашев, «кабардинцы могут сохранить свою независимость, самостоятельность и самобытность от притязаний крымских ханов и других соседей». Без российского покровительства, считает автор, кабардинцы могли погибнуть, «во всяком случае, народ не достиг бы того изобилия, в каком находится». Украинский историк Н.П. Василенко писал о В. Н. Кудашеве, что это был человек, «горевший каким-то не сознанным кабардинским патриотизмом, желавший быть полезным своему народу и его культурному развитию», под которым представитель кабардинской интеллигенции подразумевал, с одной стороны, «развитие Кабарды на национальной основе, с другой — он так сжился с Россией и с русскими, что хотел приобщения кабардинцев к русской культуре». Подобная двойственность сознания была характерна большинству представителей северокавказской интеллигенции XIX — начала XX века.
Региональная интеллектуальная элита обосновывала предпочтительность сотрудничества завоевательной политике имперских властей, призывала к поиску мирных путей в решении российско-горского конфликта. Б. Шарданов подчеркивал, что «нельзя ко всем иметь общую мерку, если азиата устрашает сила репрессий», то с черкесом дело обстоит сложнее. «Загляните к нему глубже в душу, дайте ему почувствовать, что вы его любите, и вы с ним сделаете все», — писал он.
Таким образом, представители адыгской интеллектуальной элиты XIX — начала ХХ века, опираясь в своих работах на идеи гуманизма, выступали против любого нарушения прав и свобод представителей той или иной северокавказской этнической группы имперскими органами власти, отстаивали возможность плодотворного поиска компромиссных способов «покорения» местных обществ, альтернативных насильственным. Одновременно национальная интеллигенция выступала за единение Кабарды с Россией, видя в ней будущие перспективы развития адыгских народов.
Региональная интеллектуальная элита выполняла функцию прямого субъекта духовного производства. Без обеспечения сохранности и трансляции, упорядочивания и распространения культурных ресурсов, удержания норм и ценностей, исторической памяти было невозможно ни сохранение горских обществ, ни их адаптация к изменяющимся условиям существования в границах Российской империи.
Журтова А. А. Взгляды адыгской интеллектуальной элиты XIX — начала ХХ века на проблему российско-кабардинского исторического взаимодействия // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики Тамбов: Грамота, 2017. № 7(81) C. 65-67.
